Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

И где бы я ни был, я слышу одну и ту же фразу: «Никогда мы не были такими свободными!»

Что касается участия евреев Александровска в большевистском движении, то вот, что мне рассказывали сами революционеры. После второй революции местным евреям удалось получить от Красной гвардии все главные посты в красных комитетах. Своим новым положением они воспользовались с необыкновенным рвением. Взяли на службу всю родню до пятого колена, стали заключать со своими договоры на самых выгодных условиях, преследовали богатых христиан, щадя своих богачей, выказывали по отношению к церкви и русским такое презрение и вели себя с таким высокомерием, что подняли против себя все население и свою собственную гвардию в том числе. В результате кто-то из них сбежал, кто-то был смещен. Однако русские, которые пришли им на смену, оказались настолько неспособными к управлению и все организационно-общественные дела пошли настолько плохо, что солдаты вынуждены были вновь прибегнуть к помощи революционеров-евреев, так как не хотели использовать старые кадры царского режима. Евреи не отказались, но стали действовать с большей осмотрительностью. При совершенно недееспособном русском, занимавшим президентское кресло и подписывающим декреты, написанные под диктовку, а значит, и несущим за них ответственность, снова делами управляли евреи, но уже не так явно.

Похоже, что повсюду в России положение евреев следующее: русские не могут обойтись без них и при этом не дают им развернуться из-за своей вековой ненависти. Я не верю в еврейский заговор: достаточно общей причины, и последствия будут одинаковыми.

19 января / 1 февраля

Здесь говорят, что в Ростов мне не попасть: город открыт с трех сторон, и его атакуют с севера (Зверево), с запада (Таганрог) и с востока (станицы Тихорецкая и Торговая).

Но мне не хотелось поворачивать назад и снова трястись в грязных бронированных вагонах. 20-го ночью я приехал в Синельниково, провел бессонную ночь на вокзале среди солдат, спавших на столах и буфетах, и уехал на следующий день в середине дня. Ночью высадился в Ясиноватой, 21-го утром отправился на товарном в Кирпичную ростовского направления. От нее до Ростова 150 километров, но на таганрогской железной дороге в Матвеевом Кургане сражаются, и нужно сворачивать на север.

22-го во второй половине дня я еду на север и 23-го утром прибываю в Купянск. Нужно теперь подняться до Лисок, а потом спуститься в Новочеркасск.

К вечеру на вокзале появляется поезд, его накрывает людская волна. И вот я уже стою в коридоре, зажатый так, что едва дышу и чуть ли не теряю сознание, а «товарищи» все прибывают. Солдат, не сумевший втиснуться в дверь, разбивает костылем окно и карабкается по нашим плечам и головам, а в углу соскальзывает на пол. Вонь такая, что дышать невозможно, и я решаю выбраться отсюда. Лучше продрожу всю ночь при восьмиградусном морозе на ветру и под снегом.

Я приехал в Лиски 24-го утром, но в Зверево идут бои, так что попытаюсь ехать через Царицын, по Кавказской железной дороге. Железнодорожные служащие смотрят на меня с присущей простолюдинам в форме спесью и считают сумасшедшим, но я не собираюсь отступать и настаиваю.

25-го в Поворино прождал четырнадцать часов, убивая время в небольшом трактире, сидел и сквозь душистый дым трубки присматривался к народу вокруг самоваров.

Одна компания привлекла мое особенное внимание. Вокруг маленького стола, серьезные и молчаливые сидели четыре старика, явно набожные, с лицами апостолов, какие видишь в Брюгге на бессмертных полотнах ван Эйка и Рогира ван дер Вейдена [213]. Те же резкие черты лица, те же бороды, те же ясные невеселые глаза. Кто заподозрит в них вялую покорную душу, свойственную востоку? Я пристально наблюдал за ними, ловя редкие проблески в глубоко спрятанных под бровями глазах, следил за неспешными движениями рук с недлинными тонкими пальцами. Что для них Христос? Что они взяли для себя из его слов и дел? Вера, та самая вера, что двигает горами, помогает ли им раз в неделю добираться до ближайшей церкви, расположенной, как мне сказали, теперь в часе ходьбы? Сейчас они, ошеломленные грозой, обрушившейся на Святую Русь, выглядят печальными обломками. Но мне бы хотелось, чтобы одним невеселым усталым вечером таинственный странник – как это было в Эммаусе [214] – подошел к их маленькой компании, устремил на них лучистый властный взгляд и произнес слова, которые озарили бы их душу, как вспышка молнии, наполнив благодатью. А когда отошел бы от них священный гость, апостолы выпрямились бы во весь рост и с горящими глазами заговорили о нетленных евангельских истинах, что дремлют в русской душе под беззаконием и несчетными постыдными деяниями сегодняшнего часа.

26 января / 8 февраля

Я проснулся в Филоново, в товарном вагоне, имея в кармане билет в первый класс, и обнаружил, что часть моего багажа и фотоаппарат исчезли. Третья экспроприация в пользу русского пролетариата.

В товарном вагоне я спал уже четвертую ночь. «Товарищи» разводили в нем огонь, иногда в печке, поставленной посередине, а иногда прямо на полу, и тогда доски пола загорались. Лежим на соломе. Устройство примитивное, но воздух здесь чище, чем в первом классе, куда набиваются солдаты и без стеснения занимают все места.

В Царицыне, довольно крупном волжском городе, я пробыл день: не по своей воле, разумеется. Волга там не так величественна, как в Астрахани, но берега ее овеяны легендами, и невольно представляешь себе казака-разбойника Стеньку Разина со свирепыми сотоварищами, как грабят они корабли татарских и персидских купцов, что плывут с дорогим товаром: узорными тканями, булатными саблями и китайским фарфором.

На вокзалах я теперь замечаю людей в солдатских шинелях, но с тонкими лицами и вежливых, что говорит об их принадлежности к другому сословию. Здесь на Волге встречаются составы из Москвы и Кракова. Поезд на Кавказ отправляется сегодня ночью. Начальник вокзала твердит, что до Ростова мне не добраться. Но я проделал уже такой путь, что не отступлю.

Залы ожидания переполнены казаками с Кубани, Дона, Астрахани, низенькими армянами, красивыми кабардинцами. Всюду бритые усатые головы и орлиные носы. Черкесы в папахах, в черных бурках с газырями на груди и кривыми текинскими или прямыми татарскими саблями на боку. Разношерстная толпа, говорящая на двадцати языках и сотне диалектов, торопящаяся попасть к себе на Кавказ. Пламенная отвага мусульман, разбойничьи страсти Кавказа, поднятые русским Орлом против государственного врага, после его падения вырвались на свободу и устремились в легендарную страну между Казбеком и Ордубадом [215], чтобы участвовать в тысяче новых авантюр, борясь со своим извечным врагом – турками.