Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

– Куда стрелять?

– В затылок.

Приказ был исполнен. Выжившим – их было человек десять – удалось вернуться к нам пешком, совершенно обессилевшими.

На вокзале шум. Один казак громко кричит: «Офицеры нас предали!» Крик словно начинен порохом, за ним следует взрыв: люди бросаются к нашей группе корниловцев, мрачно и молчаливо наблюдающей за возмущением.

– Пусть господа офицеры сами дерутся, если нравится! С нас хватит! Мы по домам! Война закончена!

Возле вокзала конные казаки, те самые, что разбежались ночью, уезжают к себе в станицы по два-три человека, не глядя на нас. Те, что толпятся на вокзале, кричат, чтобы им дали поезд. «Война кончилась!» «По домам!» Сорок человек влезают на паровоз, остальные набиваются в товарные вагоны.

История с казаками закончилась. Мы еще раз поверили в пустые крики и фальшивые обещания «вольных сынов Дона». Сердце сжимает отчаяние. Так что же, все кончено? Неужели кончено? Враг продвигается, раззор и безумие раздирают великую нацию, а у нас нет материальных средств и помощи, нас оставляет боевой дух и вера… Можно ли когда-нибудь будет сплотить эти толпы, столь скорые как на воодушевление, так и на малодушие?

Это главный вопрос.

Вечером после всех этих невеселых событий я возвращаюсь в Ростов вместе с несколькими приятелями: усталые, грязные, грустные мы сопровождаем тела двух офицеров, чтобы похоронить их с воинскими почестями. Прохожие под руку с женами в роскошных мехах идут торопливо и косятся на нас с любопытством, но без симпатии. Возле распахнутых и освещенных окон кафе хорошо одетые молодые люди пьют шампанское с девицами легкого поведения. Одна из них показывает на нас пальцем. Это коммерсанты и сыновья коммерсантов, наше присутствие их не радует. Наши неудачи удивляют их и внушают тревогу, наполняя враждебностью. Ростов, торговый город, внушив нам надежду на будущее, теперь сожалеет о том, что нас принял. Мы его компрометируем. Большевики тоже внушают тревогу, их считают грубыми и опасными, но с ними надеются договориться и торговать. Здесь это главное.

Ростов, 3/16 февраля

Бои на севере от Новочеркасска. Похоже, там казаки сражаются лучше, чем на юге. Я собираюсь поехать посмотреть. Генералы [А. П.] Богаевский, заместитель атамана Дона [228], и [В. А.] Степанов приняли меня как нельзя лучше и оказали помощь, чтобы облегчить мне доступ к штабу «военного донского атамана». Стало быть, я пускаюсь в путь.

Ростовский вокзал охраняет офицерская рота, расположившаяся в зале ожидания. Всюду и всегда бывшие офицеры пытаются оберечь страну от двух бед, которые ей грозят: анархии и вторжения. Между тем на улицах видно множество здоровых, хорошо одетых молодых людей, которые продолжают как ни в чем не бывало праздновать, между тем их родина в опасности…

Новочеркасск, 4/17 февраля 1918 г.

У меня до сих пор при себе письма, которые я должен был передать генералу Каледину от общих друзей: генерала князя Е. Барятинского и его бывшего адъютанта, графа Бобринского. Теперь это печальный долг – я должен передать их вдове.

Я навещаю мадам Каледину во дворце атамана Дона. В просторных залах огромного дома ее траур обретает трагическое величие. Со смертью этого человека погибла надежда целого народа. Нет меры безнадежности.

Вдова – француженка из почтенного семейства [229], воспоминания о родине ей особенно дороги в час одиночества и скорби, но она не хочет оставить свой дом, хотя ей грозит здесь жестокий враг.

Я говорю ей о своем печальном недоумении, о горе, охватившем добровольческую армию, когда до нее дошла трагическую весть. Глаза бедной вдовы – глаза, все еще видящие, но уже выплакавшие все слезы – на секунду вспыхивают, она горда причастностью к делу великого патриота.

«Любовь к родине была его религией. Родина – Богом».

Такой приговор вынесет этому человеку и история. На протяжении нескольких месяцев он был воплощением доставшегося нам от Средних веков долга сеньора. Кто-то упрекает его в слабости, кто-то в отсутствии гибкости. Каледин принял гибель на своем посту как один из последних солдат, отстаивающих Россию. Как Алексеев и Корнилов, последний донской атаман поднял знамя патриотизма против анархии.

– Своей смертью мой необыкновенный муж хотел поднять казаков. Когда он увидел, что его голос заглушает анархия, что его перестали слышать, он прибегнул к последнему средству, чтобы повести казаков против врага. Его смерть сделала больше, чем жизнь. Дон поднимается.

Именно по этой причине митрополит увенчал благородного покойника «венцом победителя». Толпа рыдала, прощаясь с тем, кто по убеждению церкви, «погиб в славе». Увы! Трудно верить, что эта смерть гальванизирует донское войско, которое осталось равнодушным к страшным бедам своей родины. Я помню, что случилось вчера, и я в это не верю.

Чтобы понять причину столь скорого и, очевидно, неизбежного неуспеха, нужно вернуться к истокам. Напомню, что в Донской области казаки составляют меньшинство. 1 700 000 казаков и 2 000 000 неказаков. Неказаки – это торговцы и крестьяне, а крестьяне – это бывшие батраки в казачьих хозяйствах. Разразилась революция, но неказакам не нашлось места в исключительно военном правительстве.

А казаки – здешние, особенно на севере – по большей своей части утратили знаменитые боевые качества, за которые когда-то получили привилегии. Русская граница, которую они защищали на юге от татар, чеченцев и черкесов, давным-давно переместилась. Казаки северных станиц, чьи земли граничили с Великороссией, еще раньше сделались крестьянами. Южные сохранили больше воинственности.

Казак родится воином и земледельцем. Как только начинается война, он обязан по призыву царя идти воевать, сев в седло своей лошади, правительство выдает ему пику, винтовку и форму. На протяжении многих веков казаки имели собственного командира – атамана. Его выбирал «круг», составленный из представителей станиц. Русское правительство стало опасаться этого войска, размещенного среди империи, в нем под одной рукой находилось около пятидесяти кавалерийских полков. Атамана стала назначать корона, и она перестала ставить во главе казака. Последним атаманом царского режима был граф [М. Н.] Граббе, родом из Балтии.

Главным достижением русской революции для Дона было возвращение драгоценной привилегии: самим казакам выбирать себе главного командира, независимого от контроля правительства. «Круг» воспользовался своим правом и выбрал в атаманы самого популярного на Дону человека – командующего 8-й армией генерала Каледина. Чтобы понять значение этой должности и те надежды, которые вспыхнули в сердцах кадетов, нужно знать, что донской казачий атаман – это primus inter pares [230], он имеет право представлять одиннадцать казачьих округов: казаков Дона, Кубани, Терека, Урала, Оренбурга, Семиречья, Астрахани, Сибири, Забайкалья, Амура и Уссурийского края. На Государственном совещании в Москве генерал Каледин зачитал резолюцию от имени всех казаков России.