Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Мы проехали несколько километров, и машинист высадил меня посреди снежной равнины возле другого поезда, а сам вернулся в Новочеркасск. Представьте себе поезд из пятнадцати вагонов, который ездит туда-сюда по снежной равнине, где со всех сторон его подстерегает враг. Я с двумя чемоданами в руках бегом побежал к поезду, влез в санитарный вагон, откуда меня направили к начальнику поезда.

Между Новочеркасском и Александро-Грушевской, 6/19 февраля 1918 г.

В полдень наш поезд прибыл на станцию Господский Двор, в шести километрах от Каменоломни. Мы получили приказ атаковать сначала этот вокзал, а затем Александро-Грушевскую. Действовать будем совместно с двумя подразделениями казаков: полковника Каргальского справа и полковника Семилетова слева.

В 2 часа мы вылезаем из вагонов, и наши 170 человек располагаются двумя стрелковыми линиями, направляясь в сторону Каменоломни. Снег по колено, небо затянуто облаками, ледяной ветер дует в лицо. От полковника Каргальского приходит сообщение: он с 150 конными казаками находится поблизости от Каменоломни. Полковник Семилетов с 200 пехотинцами и 30 кавалеристами остановился перед рекой Атюхта, на которой слабый лед. Перейти удалось только четверым или пяти человекам, они и отрезают дорогу между Александро-Грушевской и Каменоломней.

В 4 часа мы получаем приказ идти на ближайшую от Каменоломни станцию. Я в 1-й сотне подполковника [А. А.] Корнилова, иду рядом с подъесаулом [В. И.] Дьяковым, добровольцем, командиром 2-й роты.

Идти трудно, переводим дыхание только на площадках, где ветер выдул снег. Когда пересекаем ложбины, приходится специально выделять людей, чтобы тащить наши 6 пулеметов. Мы шли семь часов на виду у неприятеля, который стрелял в нас из окопов. Слева от нас всадники, мы считаем, что это казаки Каргальского.

В 9 часов добираемся до железной дороги и встречаем там полковников Черевкова и Мамонтова. Первая сотня располагается справа от путей, вторая слева. Я при кавалерийском подполковнике Корнилове, который командует первой сотней. Командиры рот первой линии Туроверов и Пудловский, второй – Самохин и Дьяков.

Перед нами в потемках едва вырисовываются хозяйственные постройки хутора и темное пятно леса, откуда слышится беспорядочная ружейная стрельба.

Мы с подполковником Корниловым идем впереди сотни. В такой темноте невозможно определиться с целью. Корнилов отдает приказ: «Стрелять наугад!» Мы двигаемся цепью длиной метров в пятьдесят. И каждый раз перед продвижением Корнилов приказывает стрелять из пулемета. Теперь у нас стреляет только один пулемет, остальные повредились по дороге. Наши пулеметчики не знакомы с этими механизмами, починить не могут. По счастью, противник не упорствует. Когда мы добираемся до кустов, откуда стреляли, там никого. Мы забираем четыре полевых орудия, оставленных на снегу между первыми постройками. Потом держим совет с Корниловым. Ни справа, ни слева ни звука. Где казаки, которые поддерживают нашу атаку?

Вдруг в темноте я различаю какое-то движение. Справа черная на черном тихо движется какая-то масса. Это по рельсам медленно движется поезд. Впереди пять пустых платформ на тот случай, если путь заминирован, бронированные вагоны, еще две платформы, затем череда товарных, разумеется, набитых солдатами. Из первого бронированного в нас стреляют. Им удобно – мы хорошо видны на белом снегу. Многие из нас ранены. И тут как раз замолкает наш единственный пулемет. Бегу туда. Возле пулемета спокойно развалились трое ребят.

– Чем занимаетесь, так вас раз-этак!

– Вон он ранен!

– Ты не ранен! Почему не стреляешь?

– Не можем ящик с патронами открыть.

Я вскрываю штыком ящик, вставляю ленту и начинаю палить в проем вагона, откуда стреляли в нас. Приказываю продолжать стрельбу. Я знаю, что даже, если мы промахиваемся на расстоянии 40 метров, солдаты-максималисты из трусости прекращают стрельбу, как только пули начинают свистеть в непосредственной близости.

Я возвращаюсь к подполковнику Корнилову, и мы снова советуемся. Потери наши растут. Как же действовать дальше? Мое мнение: любой ценой атаковать поезд.

– Бронированный вагон открыт сверху. Закинем несколько ручных гранат и возьмем поезд благодаря неожиданности.

– С бронепоездом нам делать нечего. Мы вынуждены отступить.

– Отступая, потеряем больше людей, чем атакуя.

– У нас всего три-четыре гранаты на роту.

Последний довод прекратил дискуссию. Действительно, делать нечего. Наших продолжали выбивать. Подполковник Корнилов получил пулю в ногу и передал командование поручику Пудловскому. Упал и Пудловский с пулей в животе. Мы кинулись к нему. Он не мог подняться и закричал: «Не занимайтесь мной! Я свое получил!» Я приказал двум солдатам сделать для него носилки, скрестив винтовки.

Командование сотней принял поручик Туроверов и вскоре тоже был ранен: пуля прошила ему руку. Подполковник Корнилов дал сигнал к отступлению. Кое-кого из солдат охватила паника, в том числе и тех, кого я послал на помощь Пудловскому. Я присел возле офицера, спросил, может ли он подняться, опираясь на меня. У нас не было ни минуты лишней: большевики, воодушевившись нашим отступлением, стали выскакивать из вагонов с победными криками. Я почувствовал, как Пудловский окостенел у меня в руках: умер. По крайней мере, я на это надеюсь.

Я вернулся к своим людям, и мы стали отступать. Я помогал идти раненому, с другой стороны его поддерживал один из наших. Убили раненого, убили его товарища, и я снова остался один. Продвигались с большим трудом. Вдруг за собой я услышал шум, обернулся и увидел то, что никогда уже не забуду.

Хорунжий Самохин с револьвером в руке собрал шесть солдат. Он приготовился совершить безумство: затеял контратаку с шестью солдатами, чтобы помочь раненым. Заметил меня и закричал, не выпуская револьвера:

– Вы кто?!

– Голландец!

– Ваше место не здесь! Идите назад!

– Ни за что! Я с вами!

К нам присоединились еще два раненых. В ночной безлунной темноте движутся зловещие тени. Один из наших хватает бегущего солдата. Тот подает голос:

– Отпусти! Видишь же, товарищ!

Самохин резко бросает:

– Из какого отряда?

– Из московского.

Московский отряд – подразделение большевиков. Взрыв. Вспышка освещает землистое лицо солдата, он отшатывается. Он подумал – тем более, что наши уже далеко, – что мы такие же большевики, как и он.

Нам нужно спешить. Поддерживая наших двух раненых, мы догоняем остатки нашего подразделения: небольшими группами люди бегут от железной дороги в разные стороны. За нами шум и крики: радостные вопли большевиков и стоны наших умирающих. Потом мы снова возвращаемся к железной дороге и бежим по ней до того места, где стоит наш поезд. Полночь. Операция не удалась. Мы потеряли 73 человека из 170, какие состояли в нашем батальоне.