Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Кузнецовский, 15/28 февраля

С 6 до 9 утра слышались пушки со стороны Батайска. Неужели генерал Эрдели вернулся с подкреплением кубанских казаков? Или это немцы и большевики дерутся между собой? Так, во всяком случае, утверждают кавалеристы, вернувшиеся сегодня утром.

Наши лошади плохо питаются и очень устали. Проехав больше двадцати верст, мы остановились на хуторе Кузнецовский, здесь нет казаков, и поп нас принял с сердечным гостеприимством.

Он сообщил, что наше прибытие послужило причиной мгновенного бегства революционного комитета. Срочно собравшись, революционеры сначала решили в нас стрелять, но потом опомнились: «кадеты сожгут деревню!». Деревни нас мало интересуют. Aquila non capil muscas [240]. Начальник и секретарь сбежали, и крестьяне закрыли помещение.

К нам пришла депутация, попросив разрешения задать полковнику следующие вопросы: «Какова ситуация на Дону? У кого больше шансов, у большевиков или у корниловцев?» К крестьянам послали адъютанта, он должен был просветить этих… идеалистов.

Случаи, о которых поведал нам поп, окончательно расставили все по местам. Политической ориентацией крестьяне обязаны солдатам, вернувшимся с фронта. Они еще приходят на службу, но уже курят и плюют на пол в церкви. Когда поп заставляет их читать правила, как вести себя в Доме Божием, они высокомерно улыбаются: «Вы что, не знаете? Теперь свобода!»

Корольково, 16/29 февраля

В полдень мы приехали в зимовник [241]Корольков, хозяин которого некий Гудовский [242].

Хозяин не выразил большого желания продавать нам лошадей. А те, которых предложил, были тощие и страшные: наши офицеры от них отказались. Он пообещал поговорить с калмыками, которые стерегут табун, но нам показалось, что втайне он даст им совсем другие распоряжения. Двенадцать сотен лошадей бродят на свободе по территории размером около десяти [квадратных] миль, и поймать их невозможно без помощи этих самых калмыков, которые и не позволили бы никому ловить своих лошадей. Неутомимые наездники, они стерегут днем и ночью гордых подопечных. Калмыков обычно трое, один отдыхает, а двое в седле. Мне показали одного из них. Два раза в неделю на одной и той же лошади он ездит за почтой для своего хозяина за 50 километров отсюда, делая, таким образом, 110 километров в сутки.

Полковник старается убедить Гудовского продать ему лошадей, в противном случае большевики заберут их без денег. Но тот уперся: нет и нет, и большевики их не получат. Зачем продавать, когда деньги дешевеют с каждым днем?

Корольково, 18 февраля / 3 марта

В деревне Красновка воплотили в жизнь максималистскую доктрину. После единодушного решения деревенского совета сельчане вооружились и в сопровождении немалого числа «фронтовиков» явились на телегах в зимовник по соседству, разграбили его, забрали из погреба вино, напились, увели с собой лошадей и скот. Хозяину, которого они грозились убить и заперли, удалось сбежать. Он и рассказал нам об этом постыдном, безобразном событии. После рассказа о разоренном зимовнике у наших встали перед глазами другие разграбленные и сожженные поместья, другие убитые и замученные в огне пылающей России. В результате полковник Гершельман приказал командиру взвода штабс-ротмистру [О. Н.] Сомову отправиться с 30 нашими и 10 чехами в деревню, расположенную в 12 верстах, произвести там дознание и примерно наказать виновных в назидание другим. Я присоединился к экспедиции.

В 11 часов утра наш маленький отряд покинул хутор, где мы расположились, обогнул лесок, куда на день прятались волки, и поскакал по степи. Мы ехали шагом под низким небом по единственной дороге, накатанной санями. Ехали офицеры и юнкера из бывшей русской кавалерии. Сомов, благодаря своей репутации отважного и решительного человека, получил от Гершельмана все полномочия. Никаких песен, слышен только негромкий стук копыт и иногда ржание. Мой ординарец, барон фон Тизенгаузен, еще не бывал под огнем, он дает мне адрес своих родителей на случай несчастья.

На расстоянии полуверсты от деревни пять наездников поворачивают налево, пять направо, чтобы окружить деревню и не дать сбежать виновным. Двое, что пытались прорваться, были мгновенно уложены. А мы по приказу Сомова с винтовками наперевес галопом, «лавой» мчимся к деревне.

И не встречаем никакого сопротивления. Дозорные, что сидели на стогах сена, объявили тревогу, и вот – ни одного мужчины. Женщины делают вид, что не понимают причины нашего появления, притворяются, будто работают себе по огородам, не поднимая глаз.

Но вот идет какой-то крестьянин. Сомов останавливает его.

– Где тут прячется председатель революционного совета?

Крестьянин что-то бормочет и клянется всеми святыми, что знать ничего не знает.

Сомов приставляет ему револьвер между глаз.

– Веди или убью!

Эффект мгновенный. Не прошло и трех минут, как крестьянин вернулся, волоча за собой «председателя», маленького коренастого мужичка с пронзительными сумасшедшими глазами, низким лбом и упрямым подбородком. Он прикрывается руками, защищаясь от ударов хлыстов и нагаек, которые сыплются на него со всех сторон. Затем чехи с большим удовольствием берутся за него. Вскоре залп дает нам понять, что за приверженность московским теориям заплачено жизнью. Что до секретаря комитета, то его так и не нашли.

Крестьянин, которого допрашивали, где он прячется, тупо повторял:

– Не знаю, товарищи!

– Да как ты смеешь? Какие мы тебе товарищи?

Удары посыпались на плечи мужичка.

– А ну повторяй: ваше благородие, господин офицер!

Крестьянин поднес руку к шапке.

– Прошу прощения, ваше благородие!

– Не смей отдавать честь! Ты не солдат!

Крестьянин стягивает шапку и наклоняет обнаженную голову.

– Прошу прощения, ваше благородие.

В недоумении от столь быстрого возвращения былых порядков, он, низко склонив голову, ждет наших приказаний. А ему приказано обойти сорок два жалких домишка, из которых состоит деревня, и объявить:

– Через 15 минут все оружие, вино и украденные лошади должны быть возвращены. Если у кого-то через четверть часа останется хоть одна лошадь из зимовника или оружие, он будет немедленно расстрелян.

Мы распорядились отвести нас в дом секретаря. В доме только его жена с младенцем на руках, трое других держатся за юбку. Она твердит одно: бумаги исчезли вместе с мужем. Осталась только печать. Сомов забирает ее, чтобы делать фальшивые пропуска.

Наши кавалеристы объехали Красновку. Женщины продолжают работать, демонстрируя величайшее спокойствие. При нашем приближении все следы воровства постарались тщательно замести. Страшные местные клячи, две бутылки водки, охотничьи ружья, старые пистолеты, ржавые сабли – вот все, что нам принесли.