Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Аристократ может нарядиться в одежду крестьянина, скопировать его повадки, но ему не спрятаться. Выдаст манера садиться, поднимать голову, подносить к губам стакан, а главное – его доброжелательность к окружающим. За таким повсюду будут следить с подозрением, зададут коварный вопрос, грубо толкнут. Проснулся свирепый хищник, он почувствовал вкус крови.

Этим утром мы нашли возле вокзала мертвеца в одежде рабочего, прошитого пулями. Вчера он сошел с поезда, идущего на юг. Взглянув на его спокойное лицо, красногвардейцы потребовали у него паспорт. Он показал удостоверение, скорее всего, фальшивое, стрелка-пехотинца одного из полков Кавказского фронта. Однако солдаты и рабочие, остановившие его, недоверчиво оглядывали его подтянутую фигуру, высоко поднятую голову, четкие черты лица. Один из солдат насмешливо крикнул: «А ну покажи руки!».

Пять минут спустя он упал возле освещенной солнцем стены, где мы его и нашли.

Я рассказал об этом Шостаку, и он вручил мне небольшую стопку документов и рапортов, подписанных революционным комитетом, они касались уничтожения крестьянами и красногвардейцами одного санитарного подразделения. Листая документы, я вспомнил тех, кто стал жертвами этого уничтожения: двух молоденьких сестер милосердия. Я встретил их на вокзале в Новочеркасске, они работали там в отделении Красного Креста. Покончив со своими обязанностями в Добровольческой армии, они вместе с доктором и санитарами собирались ехать в Царицын, а потом в Москву. На станции Целина красногвардейцы их арестовали и отправили в село Печановка, где находился революционный комитет. В главном штабе красных в Белой Глине узнали об их аресте и отправили нескольких солдат за арестованными. Как только они вышли на улицу, толпа рабочих, крестьян и бывших солдат накинулась на них. Несчастные, спасая свои жизни, побежали, яростная толпа гналась следом и забила их палками и саблями.

Я написал эти строки, имея перед глазами удостоверения и другие бумаги пятнадцати человек, которые так приняли свою смерть. Девушки: фамилия одной Осипова, русская, 19 лет, две медали за храбрость на фронте, и другой – Замута, полька, 18 лет. Да смилостивится Господь над их бедными душами!

Последняя новость из Новочеркасска подтвердила свирепый настрой народонаселения. В город вошли красногвардейцы вместе с казаками войскового старшины Голубова и сразу же принялись расстреливать офицеров, которые не захотели присоединиться к нам и остались в городе. 500 человек были расстреляны на вокзале [256], 1700 взяты под стражу казаками и остаются под строгим наблюдением.

Я спросил Шостака, производятся ли эти расстрелы по приказу исполнительного комитета Москвы. Вместо ответа он показал мне копию сообщения о расстрелах в Астрахани, которое его штаб отправил телеграфом Троцкому.

Как и повсюду, кадеты Астрахани были вынуждены покинуть город, потому что у них не было артиллерии, чтобы противостоять артиллерии большевиков, и они не хотели подвергать лишней опасности горожан. Красногвардейцы, войдя в город, уничтожили на улицах, в домах и перед тюрьмой 6000 горожан, среди которых были в том числе и гимназисты.

Штаб Шостака не раз жаловался в высшие инстанции на подобные бессмысленные убийства, но ни разу не получил ответа. Судя по всему, Троцкий никогда не давал приказа уничтожать буржуазию. Но он никогда не возражал статьям официальной прессы, в которых требовали непримиримости к этому ненавистному классу. Не осуждались и авторы этих статей. У Шостака возникло впечатление, что Москва довольна стихийными массовыми убийствами, поскольку они избавляют советскую власть от необходимости подписывать на этот счет декреты, а значит, нести ответственность [257].

Пленников, отправленных в штаб, чаще всего отпускают. Но в те дни, когда популярность Автономова ослабевает, красногвардейцы их расстреливают. Среди офицеров, которых привезли в Тихорецкую, самой крупной фигурой был полковник [Г. П.] Полковников. В прошлом адъютант Керенского, в декабре 1917 г. он организовал отряд из донских хуторян, в основном тех, чьи зимовники были ограблены большевиками. Его ненавидели и большевики, и кадеты – такова участь всех умеренных – но он отважно вел войну в одиночку. В Софронове большевики его взяли, перевезли в Тихорецкую и посадили под замок, но обращались прилично. Он пожаловался Шостаку только на отсутствие чистой одежды. Во время последних волнений красногвардейцы забрали его и расстреляли в Ростове.

Тихорецкая, 1/14 марта

Шостак получил приказ отправляться в Царицын и налаживать связи между штабом и революционными комитетами городов. Железнодорожные пути, во многих местах испорченные партизанскими отрядами, которые оставил в этих местах Корнилов, сейчас успешно починены. Шостак уедет сегодня вечером на своем броневике, вооруженном до зубов.

Только что с бывшего Кавказского фронта прибыл полк, а вернее то, что от него осталось, с двадцатью пулеметами и батареей из шести полевых орудий. От имени штаба Автономова Шостак поехал уговаривать этих людей передать оружие, которое им уже не нужно, в распоряжение штаба для борьбы с «разбойничьими бандами контрреволюционеров».

Однако солдаты считают пушки и пулеметы своей коллективной собственностью. Революция подкупила их возможностью не повиноваться штабам, и они мгновенно приходят в ярость при одном только намеке, что их к чему-то принуждают. Они окружили Шостака, приставили ему ко лбу револьвер с криком: «Скажи слово и умрешь!» Побитый Шостак ушел в ярости, бессильный что-либо сделать.

Солдаты отправились дальше, к родным местам. Там они установят батарею перед помещением революционного комитета и получат возможность диктовать свою волю окрестным деревням. Система автономии маленьких коммун и других социальных ячеек кладет конец социалистической революционной доктрине. Умелая пропаганда лукавых или просвещенных адвокатов сумела – и в дальнейшем тоже будет этому способствовать – разрушить принципы совместной жизни. Она раздробила Россию на множество крошечных республик, которых ничего не объединяет между собой. Как цементировать песчинки? Единственное средство – пока его все отвергают – восстановить безжалостную центральную власть. Уже теперь московский Совет комиссаров для того, чтобы реквизировать и увезти местные продукты питания, вынужден отправлять за ними свирепые вооруженные отряды, их действия, необходимые для поддержания возникшего режима, заставляют жалеть о бывшем режиме, который в своих самых жестоких проявлениях кажется теперь отеческим.