Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Царицын, 4/17 марта 1918 г.

К моему удивлению, на улицах этого торгового города я увидел множество прилично одетых людей, военных, в которых и без погон сразу можно угадать офицеров, упитанных коммерсантов под руку с супругами – и никакого волнения. Революционные ужасы становились все менее заметными по мере того, как мы удалялись от боевых действий. Знаменитый рынок, который был оригинален только тем, что на него съезжались чуть ли не пятьдесят разных народностей, сейчас пуст, как во времена [Е. И.] Пугачева. Остальная часть города, целиком коммерческая, не заслуживает упоминания. Тысячи комиссаров – завтрашние буржуа – стремятся попасть в салоны, породниться с семьями, присоединиться к «интеллигенции».

Шостак принимает у себя в вагоне пожилую даму-еврейку и ее дочь, они пришли просить у него помощи. Ее муж находился в Астрахани и уехал оттуда до прихода красных и до расстрелов, с собой у него был чемоданчик, а в нем все их состояние: ненадежные рубли он превратил в драгоценности и бриллианты, в чемоданчике было больше миллиона. На одной из станций по линии Царицын – Торговая его арестовали. Солдаты, желая отобрать чемоданчик, обвинили его в том, что он везет помощь корниловским партизанам, которые действовали в этом районе. Заподозрить старого еврея в готовности рисковать жизнью ради старого режима – крайняя нелепость, но все идет в ход ради чемоданчиков.

Но речь шла не о состоянии – понятно, что оно потеряно раз и навсегда, речь шла о жизни несчастного. Женщины предложили Шостаку, похоже, в таких случаях здесь это принято, 100 000 рублей, прося его заступиться за старика. Шостак, молодой человек с принципами, от денег отказался, но сразу же отправил телеграфом необходимые распоряжения. Он сказал мне, что состоянию большинства комиссаров положили начало аресты богатеньких.

Тихорецкая, 6/19 марта

Проезжая станцию Великокняжеская около полуночи, Шостак – и я, очевидно, тоже – избежали большой опасности.

Через час после того, как уехал наш бронепоезд, летучий отряд в 170 человек под командованием штабс-ротмистра Матти из отряда генерала [П. Х.] Попова атаковал станцию, где находились 700 красных.

Большевиков было всего лишь вчетверо больше, так что для атакующих они не составляли проблемы. Изрубив штаб гарнизона, перерезав провода и телефонный кабель, отряд ускакал, оставив четырех раненых, очевидно, решив, что они мертвы. В момент атаки большинство из 700 человек находилось в помещении школы, превращенной в казарму. Услышав крики корниловцев и шум сражения, они заперлись и отказались выйти, заявив, что еще не прошли военного курса. Взятые в плен сообщили перед тем, как их прикончили, что их подразделение сформировалось в Новочеркасске и насчитывало 1200 человек, но как только они вышли из города, люди разбежались.

Тихорецкая, 7/20 марта

Прибыло сильное подразделение армян, вооруженных винтовками и пулеметами, снабженных достаточным количеством боеприпасов, оно направляется с севера на кавказский фронт, который хотят открыть против турок, хозяев тамошних мест. Троцкий признал право армян защищать свою независимость от многовековых врагов. Но, похоже, Москва дала совсем другой приказ. Их поезд, прибывший сегодня, отвели на запасной путь. Его окружили большевики-казаки, угрожая бомбардировкой при малейшем сопротивлении. Они разоружили армян, побили и прогнали.

Я выразил свое крайнее удивление Шостаку:

– Как штаб мог позволить такое подлое насилие? Право защищать самостоятельность своего народа с оружием в руках – принцип вашей революции! Постарайтесь вернуть им хотя бы оружие!

Но Шостак выглядел очень довольным. Казаки, похоже, смеялись над армянами, людьми маловоинственными.

– Знали бы вы, – сказал мне Шостак, – до чего казаки ненавидят кавказские народы!

Не трудно догадаться, какие руки управляли казацкими нагайками.

Тихорецкая, 13/26 марта

Совершив несколько маневров в разных направлениях, армия добровольцев решительно повернула к железной дороге и после 12-часового ночного марша внезапно появилась у путей. В деревне, через которую проходила дорога, корниловцы заняли все высоты, включая колокольню, поставили на них пулеметы и в утренних сумерках открыли огонь. Большевики, разбуженные пальбой, были легко уничтожены, и часть корниловцев перешла через пути еще до того, как завязался бой.

Командир отряда Луговцов только что вернулся, его отряд дрался с отрядом Гершельмана. У многих бойцов Гершельмана забинтованы головы. Луговцов показал мне окровавленную записную книжку, взятую у мертвого штабс-капитана Критского. Сколько раз на протяжении долгих дней скакали мы рядом, чувствуя незабываемое тепло взаимной приязни! Сколько раз спали рядом на охапке соломы!

Среди мертвецов люди Луговцова нашли одного из адъютантов Корнилова. Неужели кого-то из юных и верных текинских ханов? А потом еще несколько трупов кавалеристов Гершельмана, «уже с двумя или тремя ранами и забинтованными головами».

Луговцов, в прошлом солдат, награжденный тремя Георгиевскими крестами (он жалуется, что из-за «зависти комиссаров» не может их носить), приписывает себе «победу» над Корниловым. Эта победа, одержанная 3000 человек с шестью пушками над 600 белыми с 4 орудиями, свелась, по существу, к неудавшейся попытке помешать Корнилову войти в Ставропольскую губернию. Похоже, он доволен хотя бы тем, что его люди не разбежались. Впрочем, свой успех он объясняет тем, что большая часть его противников была пьяна. Заявляет, что видел, как они шатались, когда дрались врукопашную. Возможно ли, чтобы кто-то из офицеров злоупотребил алкоголем, зная о численном превосходстве противника и его более мощной артиллерии?

Солдаты Луговцова чуть было не сбежали в самый критический момент. Он остановил их, закричав, что «умеет стрелять из пулемета и вмиг расстреляет дезертиров!» Я спросил его:

– Неужели у вас есть право расстреливать дезертиров?

– У меня есть все права.

– Я спрашиваю, есть ли у вас письменное разрешение, подписанное военным комиссаром, дающее вам право стрелять в бегущих от противника людей?

– Нет. Но теперь и законов тоже нет.

– Значит, вы действует под свою личную ответственность?

– Я делаю все, что считаю нужным.

– Но, если вы будете против своих солдат, они как-нибудь возьмут и убьют вас.

– Могут, но мне плевать. Я не боюсь.

– Браво! Вы смелый человек. Но лично я не понимаю, как научить слушаться ваши разнузданные банды.

Луговцов занял со своими людьми станицу Кореновская. Один казак, страстный почитатель Корнилова, стрелял из окна в проходящих большевиков. Когда пришел Луговцов, соседи казака, простые крестьяне, донесли на него, и он предстал перед революционным трибуналом. После долгого разбирательства его отпустили за отсутствием доказательств. Подойдя к солдатам, которые брали его под арест и осыпали ругательствами, он показал им решение суда и сказал: