Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Мои мужественные товарищи, полковники Шлезинский и [Л. Х.] Бек-Мамедов [316], жалуются только на недостаток снарядов, но я вижу, что сюда почти не поступает и другое: мука, например, или кофе, сахар, табак, которые хотя бы как-то помогают скрасить фронтовую жизнь. А они себя утешают:

– Сумеем прогнать врага быстрее, вернем награбленное.

И я начинаю понимать, что эту лишенную тылов армию двигает вперед не только энергия военачальников и доблесть солдат, но и потребность в пище.

Стерлитамак, 4 апреля 1919 г.

Снег все падает крупными хлопьями и в этот серый темный день. Верховые, крестьяне-татары, солдаты-сибиряки, сани и пушки на полозьях – дорога движется и рябит перед глазами, словно бегущая, играющая вода.

Примерно в 6 километрах от города я встретил командира полка, он жестикулировал в группе офицеров под столетними березами, что растут возле знаменитого тракта. 45-й один следует по дороге. Справа грохочут пушки: красные не сдают дорогу на Самару, которую хотят у них отнять. Слева тишина. Разведка, отправленная, чтобы наладить связь с 47-м, вернулась ни с чем. Впереди нас, на этой же самой дороге, которую не может покинуть враг, войска, которые приходится теснить, если они не теснятся сами: этой ночью мы идем на Стерлитамак.

Я присматриваюсь к солдатам, теснящимся вокруг нас. Мальчики лет 18–20, в которых революция не искоренила еще умения повиноваться. За эти четыре дня плохо одетые, полуголодные они прошли тяжелый путь по глубокому снегу, попадая по два-три раза на день под огонь и имея ночью не больше трех часов на сон. Я вижу в толпе худых подростков с закрывающимися от усталости глазами, детей, вызывающих жалость, у них нет утешения, что они здесь по своей доброй воле. Но они из той породы, что притерпелась ко всем тяготам жизни, даже к холодам, которых никакой другой солдат в мире не смог бы терпеть целых полгода подряд. Их еще детьми готовили к тому, что в одиночку с топором в руке они будут обороняться от голодных волков и медведей. Обучать, приноравливать этих юных солдат к тяготам армейской жизни нет времени, их сразу ставят против многочисленной и хорошо снабжаемой армии. Тыл жирует за их счет, воруя у них сапоги и одеяла, оставляя без медикаментов и оружия, без боеприпасов и хоть каких-то удобств, какие облегчают жизнь солдатам других армий.

Дух этих солдат поддерживает дисциплина, которую я нахожу великолепной, ими командуют доброжелательные молодые офицеры, которые их понимают. Все они из среды, которую смертельно страшит большевистский режим, в деревнях их встречают как спасителей. Их поддерживают победы и свидетельства о беспорядках в стане красных, а еще чувство товарищества и военной гордости, что – уже! – стало душой полка. Они младшие братья тех русских солдат, которых посылали в огонь в 1914 и 1915 гг. без винтовок и без артподготовки и которых косили немецкие пулеметы, тех храбрецов, какие поразили чужеземца [317]своей кротостью и воодушевлением, тех несравненных русских солдат, каких история больше не увидит.

Два батальона 45-го остаются на местах; первый, которым командует штабс-капитан Седич, продвигается вперед, и я иду вместе с ним. Седич строит свои 200 человек (в некоторых ротах всего 43 солдата) в две линии перпендикулярно дороге. Кое-кто из солдат начинает рыть в твердом снегу траншеи, но приходится их выгонять оттуда, потому что мы идем в атаку. 8 часов. Мокрый снег летит в лицо, но вокруг становится светлее. Вскоре нам кажется, что на горизонте мы видим город, он темнеет между белым снегом и серым небом. Издали доносится вой, в минуты тишины он кажется долгой пронзительной жалобой. Вполне возможно, где-то там едет поезд красных.

На горизонте слева вспыхивает красная точка и становится все больше: горит дом. На фоне освещенных пожаром туч мы различаем стройный силуэт минарета, потом собора. Вдалеке скачут несколько всадников, черные на фоне красного, вот они скачут обратно, и сразу же застрочили пулеметы.

Впереди нас палят из винтовок. Наши солдаты снова замерли, их нужно подтолкнуть вперед. Подбежал разведчик и сообщил, что вражеская траншея перед нами в 500 метрах. У солдат иногда не выдерживают нервы, и они стреляют в никуда. Приходится призывать их к порядку и тишине.

Мы отчетливо слышим девять ударов с городской колокольни. И тут же вспыхивает новый пожар рядом с первым, а потом фейерверк: разрывные снаряды, длинные светящиеся параболы с одного конца неба на другой, и в их свете на покрасневшем снегу двойная цепь черных силуэтов – солдаты. Вскоре мы наблюдаем целую серию мощных взрывов. Значит, красные отступают всерьез, если подрывают склады с боеприпасами.

Из вражеских траншей раздаются крики. Сначала имена или слова, которых мы не различаем, а потом сильный голос отчетливо кричит:

– Третий батальон к дороге!

Теперь мы ждем яростной атаки венгров и китайцев на тракте, мы знаем, что они стоят против нас (неопытные давно бы уж открыли огонь). Мы наводим наши три пулемета на дорогу, но снова воцаряется тишина.

Я добираюсь до разведчиков, они на 100 метров впереди расположились по обеим сторонам дороги. Там же в полумраке двигаются неясные фигуры. Нужна уверенность. Я посылаю вперед двух прапорщиков вместе с их 17 солдатами. Через три минуты: во вражеских траншеях никого. Через десять минут: первые дома. Опрос жителей: они сообщают, что красные только что ушли.

В полукилометре от собора движущиеся фигурки: беглецы. Сначала предупреждаем, потом стреляем. Преследуем ближайшие тени, юркнувшие во двор дома. Вбегаем туда с револьверами наготове, но те уже перемахнули через забор. Какое уж тут преследование…

Наши солдаты группами по два-три человека обшаривают дома, разыскивая спрятавшихся большевиков, и вдруг позади нас выстрелы. Это первый батальон наконец вошел в город и принял нас за врагов. Мы обрушиваем на них весь свой военный лексикон: «Свиньи, сволочи, идиоты! Не смейте палить по своим!».

Десять ударов колокола с колокольни. Скачущий галопом отряд: прискакали казаки «преследовать» врага. Значит, новость, что мы вошли в город, добралась и до арьергарда. Повернули за угол и с радостью увидели темную громаду старинного собора. Как он смотрится на белом снегу! Стерлитамак наш!

Стерлитамак, 5 апреля 1919 г.

Когда я утром вышел на улицу, она вся была запружена народом. Буржуа и пролетарии, рабочие и крестьяне, русские, татары, башкиры, христиане и мусульмане, мужчины, женщины, дети в радостном возбуждении толпились возле наших солдат и казаков.

Привыкнув к выстрелам и нескончаемому перемещению войск, они спали, крепко запершись по домам, не ожидая, что их сон с утра пораньше потревожит наша армия. Увидев идеальный порядок входящего войска, погоны офицеров и красные лампасы казаков, народ обомлел от изумления. Никто не кричал от радости, не пел и не танцевал на улицах – такого у русских не бывает, но горожане, похоже, вздохнули полной грудью. С утра до ночи они толпились на улицах, заговаривали с нашими, слушали их музыку, заходили в церкви, молились. Дома сидели только больные и увечные.