Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Читателям, которые вздумают осуждать молодых офицеров Сибирской армии, я напомню, что ни один офицер Западного фронта не воевал в подобных условиях: после предательства под Бугурусланом любой из русских командиров мог ожидать, что солдаты его бросят или подвергнут пыткам, в то время как приказ сверху запрещал им превентивные наказания.

Приказ к отступлению был дан, атак не предвиделось ни здесь, ни по соседству. Оголенный (с двух сторон) участок фронта сулил удачу противнику, если он задумает атаковать, и мы решили держаться, оставив за врагом кусок земли на нашем берегу, где, возможно, уже готовится переправа, чего все мы опасались, но не трогались с места с философской покорностью и стоицизмом.

Уфа, 5 июня

Я въехал в Уфу с северной стороны в конце второй половины дня. За исключением не слишком настойчивой бомбардировки, которой красные подвергли город, я нашел в нем идеальный порядок. В пригородах, по большей части покинутых, отдельные семейства крестьян или рабочих мирно сидели перед своими домишками, поджидая изредка проходящих мимо солдат, чтобы расспросить их. Центр города пуст: взглядом можно было охватить пустые дома.

В доме, где я поселился, есть электрический свет и вода в ванной комнате. Работает муниципалитет: отдел по делам управления и отдел по вопросам снабжения. На перекрестках милиция, пожарные ездят по улицам, тушат пожары, зажженные снарядами большевиков. Подобие естественной жизни, порядок в большом пустом городе, где население работает под наблюдением казаков (а их встречаешь повсюду), наводит на мысль, что к столь скорым переменам причастны нагайка и револьвер. А произошло вот что.

1-й Сибирский казачий полк, расквартированный в обычное время в Омске, был отправлен к Чишме с тем, чтобы остановить продвижение противника. Воевать им пришлось с отрядом [И. Д.] Каширина [333], известным как отвагой, так и жестокостями. Каширин сутки удерживал большой мост на Дёме, позволяя пешим и запоздавшим экипажам отступить к городу. На протяжении этого дня в городе творилось что-то невообразимое.

Множество спекулянтов, как говорят, в основном евреев, приехали из Сибири, чтобы дождаться здесь, между двумя фронтами, ту волну голода, что двигалась из центра России. Они договорились с солдатами, и те продали им армейский провиант: 240 тонн муки. Запасенная правительством адмирала по сибирским городам водка представляла собой не менее желанную добычу. Дирекция винного склада передала солдатам, их друзьям и подругам за несколько часов тысячу ведер (20 000 бутылок) 96-градусного спирта. И… повальное пьянство. Били витрины магазинов, бандиты входили в дома, грабили и убивали. Мужчины, женщины, дети теснились в церквях и молились. Рабочие прекратили все работы, ссылаясь на бомбардировку. Медицинский персонал и охранники сумасшедшего дома сбежали. Пожары, вспыхивающие повсюду, никто не гасил, объясняя, что лошадей нет, их увели белые. Среди всего этого бесчинства местные большевики, которые ждали прихода советских войск, начали действовать. Красные интеллигенты распространяли прокламации, прославляющие Советскую Республику, и заготовили огромные красные знамена, я сам читал на них сделанную большими белыми буквами надпись: «Да здравствует Русская советская социалистическая федеративная республика!». Они вступили в контакт с врагом и помогли нескольким переодетым комиссарам и большевистским офицерам войти в город. К вечеру световые сигналы вспыхнули возле наших батарей у вокзала. Наши плоты, привязанные возле правого берега на случай необходимости переправы, были отвязаны и пущены по течению. Всю долгую кромешную ночь город грабили банды разбойников.

И вот тут на сцену выступили казаки. 1-й Сибирский казачий полк имел большой опыт по части урегулирования проблем, какие революционеры доставляли русскому правительству. Через несколько часов рабочие службы водоснабжения и электричества приступили к работе под присмотром казаков, готовых к мгновенной расправе за малейшие признаки саботажа. Врачи сумасшедшего дома, поставленные перед альтернативой быть расстрелянными или продолжать работу, покорно вернулись в больницу вместе с другим персоналом. Пожарные в медных касках впряглись вместо лошадей в помпы и отправились на пожары в сопровождении молчаливых казаков. Всплески радости редких, но громких местных большевиков смолкли. Шпионы, пропагандисты нового евангелия, бандиты, спекулянты двигались нескончаемой чередой к пустырям, где их вряд ли ожидали медали. Через полтора дня в Уфе было слышно падение иголки. Такого порядка Уфа не знала даже в лучшие дни благоденствия. Это был порядок Варшавы [334].

Но благодеяния казаков на этом не кончились. Комендант города, энергичный помощник командира 1-го полка, счел необходимым наладить «нормальную» жизнь в городе. Поскольку все чиновники муниципалитета эвакуировались вместе с бумагами, казаки согнали горожан на площадь. Комендант произнес перед перепуганной толпой речь, полную угроз и здравого смысла, и через час под безоблачным летним небом город получил мэра, городскую управу, земскую управу и еще несколько служб, которым было приказано незамедлительно приступить к работе.

Я-то считаю, что казаки в Уфе преподнесли великолепный урок демократическому режиму. Без больших усилий они преобразовали анархию в общество, организованное на выборном принципе и на основе неукоснительного порядка. Правда, и после этого казаки не ослабили контроля: вся милиция была в красных погонах сибирских казаков, а истребительные отряды по-прежнему днем и ночью сопровождали зловещие процессии. Глядя на них, горожане забывали дышать [335].

В цивилизованных обществах сила, обеспечивающая порядок, предстает перед нами в виде добродушных городских полицейских, стоящих – и это чуть ли не синекура – по углам улиц. Эти сибирские казаки – их собратья, и было бы несправедливо считать их как в России, так и в Сибири организаторами массовых расстрелов и убийцами невинных граждан.

Другое дело, что эта грубая, жестокая и, нужно сказать, порой слепая сила, которую обрушивают на любые группы, сеющие беспорядок, должна находиться в твердых руках. Нужно, чтобы глава этих казаков, будь то его превосходительство [В. И.] Волков [336]или какой-то другой замечательный казак, уверенный в необходимости применения силы, подчинялся единому властному жесту правительства, чувствуя, что оно неизмеримо выше его и от него никак не зависит. По обеим сторонам азиатской границы [337]граждане страны расплачиваются за слабость своих правителей.

Уфа, 6 июня