Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Наверху наши солдаты не ели уже два дня, провиант доставили в тыл, скорее всего из трусости, и никто не потрудился привезти сюда хоть что-нибудь. Однако я слышу, как они кричат «Ура!». Голоса слабые, их заглушает фырканье лошадей, свист пуль и еще какие-то крики, раздающиеся сзади, смысл которых уловить невозможно. Пехотинцы, что рядом с нами, в недоумении. Слева, возле гребня холма, по которому наискось движутся красные, казачья сотня ждет исхода боя, они готовы преследовать врага, но не атаковать.

На самом гребне, перед нашими, на фоне пламенеющего заката видны фигурки красных, высокий всадник, вполне возможно, комиссар – человек не из боязливых. На миг все замирают в ожидании – наши две волны, двигавшиеся вперед, и линия красных в сотне метров, осыпавшая пулями долину. Два солдата падают, потом еще один, несколько человек уже бегут. Первая волна останавливает вторую, потом обе исчезают из наших глаз, но через несколько минут мы видим, как наши выныривают из высокой травы и короткими перебежками возвращаются к аванпостам и линии окопов. Раненые, как почти что всегда, брошены.

Настала очередь красных кричать «Ура!». Сейчас подхваченные победным порывом, они сметут наши линии.

Но не будем забывать, что и на той стороне воюют такие же солдаты, как наши, и у них столь же много желания воевать, а своим превосходством они обязаны множеству неощутимых факторов, которые медленно делали свое дело. Не стоило ждать театральных эффектов от солдат, лишенных воодушевления. Как только наши вернулись на позиции и застрочили наши пулеметы, красные победители тоже исчезли. Побежали назад и наши резервы. Делать было больше нечего, и мы последовали за общим потоком. Раненых мало, пули настигают зачастую беглецов, какие в этой войне стали привычными действующими лицами. Внезапный неодолимый страх просыпается в них, и они бегут кто куда по 30 и 40 километров. Я никогда не забуду несчастного крестьянина-башкира, который обогнал нас: немолодой уже человек, с широко раскрытыми глазами, из которых текли слезы, он обезумел от ужаса и бежал что было сил. Мы спросили его: куда? зачем? Он нас не услышал и продолжал бежать, как слепой.

Вернувшись к нашим пулеметам, мы стали убеждать командира выдвинуть их вперед. Он не согласился, говоря, что моторы в ужасном состоянии, они то и дело глохнут, шины проколоты и растрескались, ленты (не помню уже, французские или американские) плохо подходят к нашим пулеметам. На протяжении вот уже двух недель он не мог добиться починки, так как по неизвестной причине (а с ними здесь сталкиваешься постоянно) передвижная мастерская уехала дальше на 50 верст. Командир, капитан и профессиональный военный, не хотел сдвигаться с места, но мне удалось его убедить. Несколько стаканов водки шоферу и экипажу, и вот мы уже в пути.

Я сел рядом с шофером. Когда мы пересекли нашу первую линию, я увидел, что в глазах несчастных солдат мелькнула тень надежды. Продвинувшись на сотню метров вперед, наши два пулемета начали стрелять наугад, делая всякий раз по семь-восемь выстрелов, после чего приходилось вытаскивать ленту, остаток который забивался в ствол. Но хватило и этого. В наступающих сумерках мы увидели множество бегущих черных точек, вскоре их скрыла высокая трава. Мотор у нас постоянно глох, приходилось выходить и заводить его. Будь у красных хоть капля инициативы, нам бы несдобровать, но они такие же бараны, как наши. Шофер отказался ехать в Гладьево, объясняя, что в случае опасности рядом не будет пехоты, чтобы нас поддержать. Я, в свою очередь, объяснил, что именно продвижение вперед пулеметов и пехоты решит в благополучную для нас сторону исход боя. Я старался убедить в этом и командира пулеметного расчета, его фамилии я называть не буду. Он много говорил и не хотел ничего слушать. В конце концов он решил, что оба пулемета отправятся в резерв. «Сначала отдохнем, а завтра посмотрим!».

Ночь остановила все операции.

Виноват в происходящем командующий группы, полковник Ларионов, его место здесь, среди воюющих, а не среди бумажек карикатурного штаба. Он составил себе славу, организовав не без помощи чехов батальон добровольцев во время прекрасного начала сибирской кампании. И мог бы продолжать в том же духе, сражаясь на фронте среди своих солдат, потому что обстоятельства мало изменились. Он не имеет права ограничиваться приказами, не проверяя, как они исполняются, так как знает, что командуют солдатами юные гимназисты, нерешительные и неспособные передать своим подчиненным волю к победе.

Но у нас все были счастливы уже тем, что враг убежал дальше нас. Замечательный результат. На нем мы сегодня и остановились.

Эти одновременные бегства устраивали обоих противников, они характерны для этой войны, у них есть классический прототип: взаимные отступления в 1480 г. армий царя Ивана III и хана Ахмата [340]. На протяжении двух недель две армии стояли друг напротив друга на берегах реки Оки. В одну морозную ночь Ока покрылась льдом. Это неожиданное событие предоставило двум армиям, давно уже выстроенным в боевом порядке и понуждаемым к святой войне священниками, возможность осуществить свои воинственные намерения. Но охваченные паникой они побежали без оглядки и остановились: только один в Сарае на Ахтубе, другой в Москве. Русь чудом была избавлена от монголов.

К несчастью, орды красных, управляемые лучше, чем управлял своими хан Ахмат, завтра непременно вернутся.

Максимовка, 7/8 июня

Наступила ночь, над «полем сражения» – полная тишина. Между тремя полками «красных», желающими воспользоваться своей поразительной переправой через Белую, и тремя подразделениями белых, которые должны их отбросить на противоположный берег, лежит на протяжении ночи нейтральная полоса, шириной примерно в три километра. Из туч сыплет теплый обильный дождик и шуршит по крышам. Ничего в этой навевающей печаль полутьме не говорит о войне. Причудливые силуэты казаков на лошадях с пиками у стремени, столь скорых на преследование и на бегство, растворились в потемках. Вместе со своим ординарцем-сербом – я нашел его живым, здоровым и прекрасно отдохнувшим – еду в башкирскую деревню Максимовка. Она в шести километрах позади фронта.

Там мне нашли место. Вместе с военным священником и тремя офицерами мы расположились у крестьян в маленькой комнатушке, где как будто бы ночевал уже не один полк. Грязь и обилие насекомых выгнали нас на улицу, и мы легли на соломе у костра, который развели казаки. Ночной воздух, свежий и теплый, полон запахов цветущей степи. В юго-западной стороне пламенеют тучи и бушует ураган взрывов. Утром мы узнаем, что Уфа горела целыми улицами. Дома загорались от снарядов красных, казаки ушли, пожарные перестали работать.