Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Саботаж сопровождается еще и шантажом: деньги вымогают со всех сторон. Ставка генерала [М. К.] Дитерихса [361]приготовилась к отъезду, постаравшись скрыть это как от французской миссии, так и от населения, которому генерал лгал относительно положения на фронте и которое теперь, даже не предупредив, оставлял на милость врага. Всю ночь велись переговоры с составителями поездов, их просили прицепить такой-то вагон к такому-то эшелону, о котором стало известно, что он вскоре отправляется. Однако первым уезжает совсем другой поезд, потому что подмаслили чиновника выше рангом.

Я заговорил об этом с генералом Джеком [362], предложив ввести суровые меры наказания для составителей поездов, стрелочников и механиков, которые вынуждают армию терять столь дорогое для нее время. Он высказал мне свое осуждение. Когда нужно присоединить к поезду штаба армии пять вагонов иностранных миссий, он отдает приказ и не удивляется, что его исполняют [363]. Однако он до сих пор не знает, что подобной исполнительностью обязан русскому фабриканту (директору завода на основе английского капитала, что и обеспечило ему покровительство англичан), чей «служебный вагон» находится среди вагонов офицеров-союзников, и он в своих собственных интересах обеспечивает перемещение всей группы, платя 250 рублей составителям поездов. Фабрикант избавил офицеров от необходимости применять силу или давать взятки служащим. Генерала Джека мое сообщение не порадовало.

Нескончаемая череда поездов с интервалом в 50 метров ползет к Омску. Время года солнечное, и пассажиры большую часть времени гуляют рядом со своим вагоном. Посмотришь – до горизонта поезда. Когда самый первый паровоз трогается и эхо сто раз повторяет шум заработавших локомотивов, пассажиры кидаются к вагонам. Четыре раза по дороге мы видели следы недавних столкновений: паровозы, увязшие в песке, вагоны, разбитые в щепки или сгоревшие, – деяния нового режима, который страна готовится принять.

В городах на рынках, куда я заходил за провизией, население лукаво посмеивается, глядя на лишившихся всего «буржуев», теснящихся в грязных вагонах для скота, убегающих от власти пролетариата. Но почему крестьянки бросают нам на ходу такие злобные презрительные слова именно сейчас, когда они вот-вот окажутся под жестоким режимом, избавление от которого они встречали крестными ходами два месяца тому назад?

– Не дадим вам хлеба, – сказала мне одна крестьянка. – Надо что-то и красным оставить.

– Бегите, бегите, – сказала мне другая, – только до моря не останавливайтесь, а то догонят.

– Не хотим ваших омских денег, – сказал старик крестьянин. – Их и в Омске скоро брать не будут, а в Иркутске и подавно.

За две недели мы проехали от Екатеринбурга до Омска через бескрайние хлебные поля Пермской и Акмолинской губерний. Они и есть – истинная цель красных. Как тут не вспомнить завоевательные войны Средних веков? Кочевые воинственные племена нападали на смягчившиеся и упорядочившиеся цивилизации, чтобы завладеть богатствами, созданными систематическим трудом, к какому сами они не были способны. Получив что хотели, они возвращались к своим шатрам в горы.

Барнаул, 10 августа 1919 г.

Транссибирская дорога в некоторых местах была опасна из-за банд, обосновавшихся в деревнях, расположенных недалеко от железной дороги. Те, кто отождествляет эти банды с русскими большевиками, глубоко ошибаются. Хотя красная пропаганда сыграла немалую роль в формировании этих партизанских отрядов, но их ни в коей мере нельзя считать силами советских войск. Недовольство, которое подвигло множество крестьян (20 000 только в южном районе Новониколаевска) [364]взяться за оружие против войск сибирского правительства и его союзников – чехов, поляков, итальянцев, японцев, имеет сложные причины.

Русские крестьяне веками мечтали не только о собственности на землю, которую обрабатывали они и их предки, но еще и об автономии их маленьких коммун (они называют их «мир»), то есть о неограниченном и исключительном праве действовать во имя собственных интересов. Большевистской революции, в первую очередь, стали симпатизировать деревни как в Сибири, так в России из-за организации понятных для крестьян учреждений – местных комитетов. Комитеты назначали чиновников, судей; штабы в организованных ими отрядах вводили новые законы, заключали союзы с другими комитетами или группой комитетов. Такой союз, обычно недолговечный, был единственной высшей инстанцией по отношению к комитету. Большевики поначалу поощряли заложенную в русской коммуне тенденцию к децентрализации, считая ее самым надежным инструментом для разрушения старого общества или того, что от него еще оставалось, однако вскоре децентрализация вошла в открытый конфликт с новым принципом большевиков – принципом диктатуры пролетариата.

Пролетариат в качестве организованной политической силы мог выстоять и бороться, только имея над собой железную руку. У русского пролетариата был вождь, которого представляли тысячи комиссаров, разносившие по всей стране «волю пролетариата». После эфемерной иллюзии независимости крестьяне вновь обнаружили над собой централизованную власть и новую аристократию, гораздо более агрессивную, чем была патриархальная. Они почувствовали, что их предали, и отправили против комиссаров своих партизан, но повсеместно их яростное и злобное сопротивление быстро гасло, они пасовали перед организованными силами пролетариата.

В Сибири крестьяне пока еще не расстались со своими революционными иллюзиями, приветствуя автономию, о которой продолжают твердить им юные дурачки, студенты и студентки, но какую ни один политический режим им не даст.

Строгое, но предельно справедливое обращение могло бы подвести крестьян к осознанию своих обязанностей по отношению к нации, обязанностей, которые им кажутся глубоко антидемократичными. У Омского правительства было для этого достаточно доброй воли. Его законы и декреты, его предписания чиновникам были продиктованы гуманными принципами. К сожалению, Омское правительство имеет скорее символическое значение, а реальная власть акмолинского атамана распространяется не далее Омского округа.

Начиналось все с мелких стычек населения с чиновниками. Жителей деревни Панфилово около Семипалатинска обязали очищать от снега железную дорогу на протяжении всей зимы за 7 рублей в день, но они не получили ни копейки.

Связь главного округа с деревнями была плохо налажена, зачастую приказы о мобилизации или уплате налогов приходили в них после указанного предельного срока, и с крестьян брали штрафы.