Калле Книйвиля - Крым наш. Возвращение империи

На телевизоре стоит крымскотатарский флажок, а в левом верхнем углу экрана светится флаг Украины. Его несколько месяцев демонстрируют все украинские каналы. Под флагом часто можно прочитать текст «Единая страна». Поочередно на русском и украинском. Одновременно и правда, и мечта. Крым и некоторые восточные части страны действительно оторваны, но остальная Украина более едина, чем когда-либо прежде. Мало что может так объединить страну, как общий враг.

— Я приобрел спутниковую антенну в тот день, когда отключили украинские каналы в кабельной сети телевидения. Я просто не выдерживаю смотреть российскую пропаганду, — говорит Гуливер, пока мы следим за последними новостями об антитеррористической операции, как называют в Украине бои на востоке.

Две дочери Гуливера, 12-летняя Эмине и 7-летняя Сафие, заходят и здороваются с гостями. Затем Эмине показывает сложную задачу по математике, она нуждается в помощи. Как ее решить?

Проходит немного времени, прежде чем Павел и Петр приходят к согласию в этом.

Дети ранее ходили в украиноязычную школу, но теперь она уже не украинская. После аннексии обучение стало очень российско-патриотическим, — говорит Гуливер. Девочки начали ходить в другую, международную школу. Языком обучения является русский, но, кроме английского, дети учат также турецкий, близкий к крымскотатарскому. Новая школа тоже попала под российскую аннексию — оказывается, что учителя, которые не являются гражданами России, не могут работать в Крыму. Но как тогда должна работать международная школа?

Когда сам Гуливер был в первом классе в начале 1980-х годов, его семья еще жила в ссылке в Узбекистане. Когда появилась возможность вернуться обратно в Крым в 1988 году, его семья была одной из первых, сделавших такой шаг. Тогда он был в таком же возрасте, как Эмине сейчас, — двенадцатилетним.

— Тогда было еще очень трудно моим родителям получить разрешение поселиться здесь. Прошло полгода, прежде чем они смогли получить прописку, хотя уже купили здесь дом. А если они не были прописаны, то не могли получить работу. Их постоянно отсылали из одного ведомства к другому, к третьему. Наконец они нашли друга одного из знакомых, у которого были связи в паспортном столе.

Не только власти с подозрением относились к крымским татарам, которые хотели вернуться. В школе новые одноклассники Гуливера спросили его, где он спрятал нож.

— Я пытался шутить с ними и сказал, что я в тот день не взял нож, потому что они хорошо себя ведут. В последнем классе несколько друзей сказали мне, что они действительно верили в это.

Жена Гуливера Тамина заходит с крымскотатарской едой — шурпой, овощным супом с бараниной. Главным блюдом должны быть манты, вареные пакетики из теста, начиненные мясом — популярное блюдо большой части Центральной Азии.

— Я охотно предложила бы вам чебуреки, но они требуют много времени, мы готовим их главным образом летом, когда находимся в деревне у родителей.

Чебуреки, жареные в масле пирожки с мясом, сыром, грибами или картофелем, — это национальная еда крымских татар. В советское время чебуреки были любимым блюдом в стране — они были одним из очень немногих вариантов быстрой еды, доступных в Советском Союзе. Чебуреки ели в небольших столовых, которые назывались «Чебуречная». Волна ностальгии по советским временам вызвала то, что во многих местах в России в настоящее время снова появились «Чебуречные» с такими названиями, как «Советская» или «Советские времена». Немного иронично, если учитывать, что сами крымские татары в «добрые» советские времена жили в ссылке.

Тамина — зубной врач и работает в частной клинике, где многие работники — крымские татары.

— Почти случайно получилось так, я не могу сказать, что мы особенно обращали внимание на национальность людей. Но, видимо, должны начать это делать, потому что вдруг может случиться так, что крымским татарам будет трудно получить работу, ведь есть много склонных к подозрению. Так что мы должны помогать друг другу.

Стоматологическая клиника пользуется популярностью, и мы часто принимаем клиентов из других стран, так как цены приемлемые, — говорит Тамина.

— Речь идет о русскоязычных клиентах не только из России, но также часто о русскоязычных, живущих из разных стран Евросоюза. Для них дешевле прилететь сюда и остановиться в гостинице, чем платить за такие же услуги в странах, где они проживают. И к тому же они получают небольшой отпуск.

Но не ясно, как долго это будет продолжаться. Украина не требует виз от граждан ЕС, для въезда достаточно иметь только действительный паспорт. Но теперь, чтобы посетить Крым, необходимо иметь российскую визу, а это требует не только много работы и документов, но и дорого стоит. Кроме того, дорога в Крым стала сложнее. К тому же нет гарантии, что цены и дальше будут оставаться такими низкими, — говорит Тамина.

— Одной из причин низких цен было то, что мы дешево закупали нужные нам материалы в Украине. Теперь это стало труднее. Часто вместо этого мы должны заказывать из России, а если речь идет о зарубежных материалах, это обходится намного дороже.

Другое, что стало намного дороже под властью России, — это алкогольные напитки и, особенно, табачные изделия. Это может быть хорошо для здоровья людей, но раздражает многих, и неизлечимые курильщики не отказываются от более дешевых украинских сигарет, даже если они являются заядлыми сторонниками российской аннексии.

— Это одна из последних украинских бутылок. Это не российская водка, это украинская горилка, — говорит Павел с уважением в голосе, когда ставит на стол бутылку.

Гуливер составляет ему компанию. Мы с Таминой предпочитаем красное вино из Крыма, на котором еще украинская акцизная марка. Петр удовлетворяется водой: после ужина он должен отвезти меня и Павла домой.

Гуливер и Тамина рассказывают, что прошло полгода после аннексии, а они до сих пор не понимают, что происходит.

— Все это кажется совершенно нереальным. Мы наконец немного упорядочили свою жизнь, дети уже большие, жилье готово, есть машина, мы даже съездили в Турцию во время отпуска. Теперь все в порядке, — думали мы. И вдруг такое. Мы не знаем, что это значит для нашей жизни, мы даже не уверены, что и впредь будем жить здесь, но мы действительно хотим этого, — говорит Тамина.

Гуливер поддакивает головой.

— Такое ощущение, будто кто-то пришел и натягивает на мою голову, как свитер, другую страну. Я не хочу ее, но не могу отказаться, единственное, что я могу сделать, это приспособиться, насколько это возможно, если это вообще возможно. Таким образом, мы действительно начали задаваться вопросом, сможем ли мы дальше жить здесь. Мы действительно этого хотим, это наша родина, наши родители много боролись, чтобы иметь возможность вернуться сюда. Но если станет действительно плохо, то последним вариантом будет наш переезд в иное место, — говорит он.