Шамиль Валеев - Мемуары уфимского школьника

Видимо, их брали в качестве мастер-копий для перезаписи, которая давала обладателям кассетников доступ к любой музыке.

И когда он мне давал заслушать пласты на один-два прогона, я слушал их на полную катушку, поставив голову между колонок, водружённых на подушку.

Удивительным образом моя мама, выпускница сельской школы и отделения татарской филологии БГУ, приносила мне с зарплаты альбомы, которые и сейчас для меня непростые, развивающие. Это – So Питера Гэбриела, «Песни для Дреллы» Лу Рида и Джо Кейла, посвящённый умершему только что Энди Уорхолу, первый изданный альбом «Аквариума» с легализующим тридцатитрёхлетнего Гребня текстом Андрея Вознесенского на конверте. Я этот текст и альбом знаю почти наизусть.

Основным поставщиком информации стали для меня изящные музыковедческие эссе Д. Ухова на конвертах и передачи «Молодёжного канала» радио «Юность», особенно когда ведущим был Олег Гробовников.

До концерта Шевчука в «Юбилейном», отменённой «Арии» во Дворце спорта оставалось год-полтора, до «Назарета» в Уфе – лет десять, до a ha – лет двадцать, до Стинга, которого пригласил в Казань мой брат Денис, – лет двадцать пять, а до «Металлики» в Стамбуле – лет двадцать восемь…

Имея бооооольшую теоретическую подготовку, то есть зная по именам всяких исполнителей всякой музыки последних тридцати лет из журналов и передач, я наконец-то начинал с ними знакомиться лично, то есть аудиально, через пластинки. За некоторыми из них в соответствующем отделе ТЦ «Башкирия» было убийство. Например, за «Героем асфальта» «Арии» – первой безупречной музыкой в моей фонотеке – была очередь, и мне пришлось сбегать с какого-то урока, чтобы взять пласт за два пятьдесят.

Несмотря на ташкентское производство винила и тонкую обложку из газетной бумаги, мне было невтерпёж дождаться конца уроков, чтобы прийти домой и засунуть голову между колонок. Риффы «Арии» были полноценными, тяжёлыми, в отличие от стрёмной какой-то группы «Август», которая пела в стиле «глэм» с использованием стрёмного же синтезатора. Прослушивание на грани болевого порога давало возможность услышать скрипы пальцев гитаристов об навитую на басовые струны канитель и прочие призвуки, разбирать в уме отдельные партии, где там бас, где там ритм.

Но на один нормальный пласт приходилось десять пластов х**ты. Самый ад – это были говённые лайв-записи польского фестиваля «Металломания», изданные в грампластинке и продаваемые у нас как настоящие пласты. Польский рок должен умереть, а не иметь ценник в три рубля.

Отовсюду начало выползать отечественное безумное подполье городских фриков, говнарей и халтурщиков. Я ходил на какие-то фестивали в «Юбилейном», от которых до сих пор противно. Какой-то заезжий говнарь под адский скрежет там орал что-то социальное вроде «…поп марксистского прихода».

Слушать ушами это было ужасно. Но подростки собирались, и с какой-то случайной компанией я даже провожал курганскую группу «Майор Сергеев» на поезд после концерта. В качестве фирменной штучки они прикрутили к микрофону майорский погон с синими просветами. Солист группы, когда уже нечем было расписываться и не на чем, надкусывал на память фанатам шариковую ручку. Думал, что феномен курганского рока на этом был исчерпан. Но всё оказалось сложнее: улыбчивый лидер группы впоследствии натянул кепарик-малокозырочку и стал шансон-исполнителем Жекой, который продал Лепсу национальный алко-хит про рюмку водки на столе.

На волне интереса к тяжёлому року пытались прокатиться и комсомольские работники. К нам в класс пришла какая-то овца с химкой – белый верх, чёрный низ – И начала прогонять телеги про то, что они, в комсомоле, круче понимают в роке. И, видимо, нахватавшись с какого-то инструктажа, рассказала про некий «белый металл», «чёрный металл» и, особенно, «ржавый металл», пытаясь завоевать наше доверие и заодно подавить морально.

Но нас к тому времени на мякине было не провести – овца не смогла нам рассказать о своей классификации рока, да и сама выглядела как фанатка Софии Ротару. В общем, ретировалась, помахав хвостом, к себе в райком.

Чуваки загонялись по каким-то сепультурам, а я из-за отсутствия нужной техники корчил из себя сноба и эстета, постепенно втыкаясь в сложные заходы музыкальных новаторов типа Гэбриела и Гребня.

Через меня проходило много фрического шлака, типа «АВИА» и каких-то безумий типа песни о маргариновом зайце говногруппы – кол ей в грудину – «Тяжёлый день».

Среди них иногда были проблески типа группы «Э. С. Т.», но всё было такое сырое, недоделанное и тупое по исполнению, что через некоторое время я поставил для себя крест на совковом роке и был прав.

По прошествии многих лет я понял, почему не ладилось у них со звуком. Вот что пишет БГ под впечатлением встречи с Лу Ридом, у которого звук был как от взлетающего самолёта:

«…я искалечен советской властью. В том смысле, что я всё детство, всю юность и всю молодость был научен петь тихо, чтобы соседи не вызвали ментов. Поэтому я привык играть на акустической гитаре, а электрическая гитара мне чужда. Я очень люблю на ней играть, но двадцать лет привычки к акустике дают о себе знать. Тихо играть я умею очень хорошо, а громко на сцене у меня до сих пор не получается, я сразу начинаю играть, как Пит Таунсенд, не имея ни техники, ни задора к этому делу».

Гребень ещё после своих первых вылазок к Лу Риду разорялся в разных местах про хреновый аппарат, плохих музыкантов и звукачей и был прав. Ему повезло – Лу Рид собаку съел на гитарном звуке, у меня есть даже предмет гордости – утробно рычащий Soldano Reverb-o-Sonic 50 Вт, 2×12›.

Послушайте ещё раз Лу Рида и прочувствуйте, в чём сила данного комбика.

Здесь я должен сказать о звуке, который мне нравится. Как я понимаю, весь рок начался после того, как кто-то догадался соединить последовательно два ламповых гитарных усилителя. И звук у него случайно получился жирный, рычащий в басовом и среднем диапазоне и агрессивно, протяжно визжащий в районе седьмого – двадцать второго лада верхних по звучанию, самых тонких трёх струн.

Это называется перегруз, звук немного похожий на жужжание трансформатора. Он достигается с помощью усилителя, который, несмотря на название, не столько усиливает, сколько искажает звук, делая его рóковым. Ну, если этого мало, то в линию втыкают ещё разные педали, которые ещё сильнее искажают звук: фузз, овердрайв, дисторшн и т. д.

Если обращали внимание, то на концертах звук гитары снимают с помощью специальных микрофонов, тот, который получился на динамике комбоусилителя или кабинете стека (ну, это такая стойка из двух-трёх ящиков, на которых написано «Роланд»,