Ольга Аленова - Чечня рядом. Война глазами женщины

Рядом со мной сидели две чеченские девочки – 16-летние Милана Арцаева и Аза Вахаева. Милана во время второй войны уехала из Грозного в Дагестан. Она хорошо знает, что такое дискриминация: на улице дагестанские дети говорили ей, что не будут дружить с чеченкой, потому что чеченцы напали на Дагестан. «Но потом они меня узнали и перестали бояться», – говорит Милана. Самой Милане понадобилось много времени, чтобы перестать обвинять русских в том, что стало с Чечней.

– Когда мы убегали из Грозного, родители сказали, что русская армия вторглась в Чечню, – вспоминает Милана. – Потом мне часто показывали фотографии Грозного, каким он был красивым. А когда мы вернулись, я увидела одни развалины. Все вокруг говорили, что это сделали русские.

– Ты и сейчас так считаешь?

– Нет, не считаю. Неправильно ненавидеть весь народ. Войну делают не народы, а правители – из-за власти и денег.

– А как ты относишься к президенту Чечни?

– Ну, по телевизору показывают только хорошее, – сказала девочка. – Хотя слухам тоже нельзя верить.

– Это плохие слухи про президента?

– Ой, можно я не буду отвечать?

Милана смутилась, мне тоже стало неловко оттого, что я потребовала от этой девочки больше, чем могут сказать взрослые у нее на родине.

«Две тысячи лет война, война без особых причин», – пели с серьезными лицами дети у костра. Казалось, они знают, о чем поют. Аза Вахаева точно знала. Всю войну она провела в Грозном – в подвале своей бабушки. Она видела, как умирают люди. И она не любила русских. Но она говорит то, чего я ни разу не слышала от чеченцев: девочка говорит, что научилась прощать.

– Я мусульманка, – говорит Аза. – Надо прощать, потом это зачтется. Так в Коране написано.

– В Чечне так считают немногие, правда?

– Правда. Но я думаю, в Чечне поймут, что, если кто-то разрушает твой дом, надо сначала разобраться, кто виноват – они или мы. Я подружилась здесь с русскими девочками из Чечни, они тоже пострадали от войны и бандитов. Если мы будем помнить зло, то мы все время будем воевать и умрем.

На следующий день, когда пришла пора расставаться, Аза и Маша заплакали. Рамазан и Ибрагим молча жали друг другу руки. Батраз и Дана обменивались телефонами. Скорее всего, они уже не увидятся – слишком мала вероятность, что они попадут в лагерь еще раз. Организаторы говорят, что надо дать возможность другим детям поучаствовать в этой программе.

Но еще несколько месяцев Осетию и Ингушетию будут объединять звонки этих детей. Затихнут они или станут обычным делом – зависит уже не от этих детей, а от тех, кто их окружает на родине.

С начала второй чеченской войны прошло больше восьми лет. Что изменила она в Чечне? По сути, ничего. В Чечне по-прежнему не любят Россию. Эта нелюбовь живет в народе давно – со времен генерала Ермолова и имама Шамиля, со времен депортации, о которой каждая мать рассказывает своему ребенку..

Всю постсоветскую эпоху за чеченцев решали их судьбу. Сначала—Дудаев, потом – Кремль. Но если Дудаев делал вид, что он народный избранник, и внушал чеченцам гордость за то, что они могут жить так, как сами захотели, то Кремль не делает и этого. В других регионах России наплевательское отношение к мнению народа воспринимается как норма, у Чечни же есть иммунитет – ненависть, которую испытывают эти люди к России.

В Чечне до сих пор две власти – Кадыров и Ханкала. Кадыров сейчас сильнее, потому что он не просто назначенец Кремля, он – национальный лидер. Он быстро нащупал благодатную почву для утверждения своего авторитета среди чеченцев – стал проповедником национальной идеи. Он хорошо усвоил формулу «Мы – чеченцы!» со всеми вытекающими отсюда последствиями, а это самый легкий путь сплотить народ вокруг себя. Когда-то так же начинал Дудаев. И это очень плохо. И я об этом пишу не потому, что я – не чеченка, а русская. А потому, что спекуляции политических лидеров на национальной идее – неважно, какой народ пытаются ею «обуздать», русский или чеченский, – приводят к насилию и войне.

Но кроме этого противостояния, в Чечне растет другое – пока скрытое, гражданское. Кадырова или любят, или ненавидят. Третьего не дано. Те, кто его ненавидит, будут добиваться того, чтобы он ушел. Если он уйдет, в Чечне начнутся междоусобные войны. Я не считаю Кадырова хорошим руководителем, я просто знаю, что держать в кулаке сегодняшнюю Чечню может только такой, как он. Жесткий и жестокий. Но чем дольше это будет продолжаться, тем труднее ему будет сжимать кулак. И рано или поздно кулак разожмется. Что будет тогда, страшно представить. Народ, которому десятилетиями – тайно или явно, официально или подпольно – внушали, что он свободный, не захочет признавать свое поражение. Этот народ все равно возьмет реванш за все свои обиды и унижения.

А что с остальным Кавказом? В Северной Осетии, которая считалась форпостом России на Кавказе, уже нет той слепой веры в федеральную власть, что была до Беслана. И это произошло не потому, что террористы добились своего, а потому, что федеральная власть повела себя непрофессионально, непоследовательно и трусливо. Из Северной Осетии, особенно из приграничных с Чечней районов, таких как Моздокский, уезжает коренное население. Уезжает так, как будто там по-прежнему идет война. Потому что объявленный в Чечне мир для этих людей ничего не значит. Потому что чеченская национальная идея, поставленная на службу Кадырову, начала расползаться за пределы Чечни, и от этого становится неуютно другим народам. В Северной Осетии, самой «европейской» республике на Кавказе, растет культ кровной мести. Вернувшийся из заключения Виталий Калоев, несчастный отец, потерявший детей в авиакатастрофе и отомстивший за это швейцарскому авиадиспетчеру, в Осетии стал национальным героем. Здесь теперь считаются героями все, кто мстит. А ведь так происходит только там, где слаба власть и нет правосудия. Беслан правосудия не дождался. Власть не захотела наказать тех, кто руководил штурмом школы № 1. Тех, кто с самого начала знал, что заложники обречены.

Лихорадит Ингушетию. В этой республике убивают русские семьи, милиционеров и военнослужащих. Так здесь протестуют против похищений людей, против политики федеральных властей, против ингушского президента. Выбранная Кремлем тактика назначения региональных руководителей поставила под угрозу безопасность этого региона. Кремлю нужны послушные исполнители, и неважно, какой у них авторитет среди населения. Но на Кавказе испокон веков все держалось на личном авторитете. А в Кремле об этом не знают или не хотят знать. Из Ингушетии бегут последние русские. Там сейчас хуже, чем было в Чечне до войны. Но «наводить порядок», как это сделали в свое время в Чечне, никто не хочет. Просто война как способ достижения победы на выборах уже не нужна.