Алла Сергеева - Русские. Как мы изменились за 20 лет?

И все же, почему сошли на нет массовые протесты? Снова апатия? Или чисто русская пресловутая традиция «никогда не протестовать»?

Некорректна сама мысль, что «русские никогда не протестуют». Проще вспомнить моменты русской истории, когда «диссидентов» (инакомыслящих) в России не было, чем перечислять те, когда «в едином порыве» люди бы соотносили свои чаяния в первую очередь с нуждами государственной власти. Всегда, во все периоды истории (даже при Иване Грозном) инакомыслие существовало. Если оно становилось более заметным, то это скорее говорило об ослаблении авторитарного гнета и появлении новых средств коммуникации. Теперь такое средство есть – Интернет.

Подтвердилась американская модель «социальных бурлений», согласно которой количество независимых людей в России пока еще не превысило отметки в 10 %. Количество образованных людей среднего класса по России сейчас около 12 %, а рассерженных Ро́Гов – вполовину меньше. Возможно, критическая масса таких «модернистов» созреет к 2025 г., когда (по прогнозам) образованные горожане (средний класс) будут составлять чуть не половину всего населения России. Вот тогда эти образованные горожане приобретут независимость духа, вот тогда и появятся идеология, программы, партии, лидеры, идеи и умение вести диалог с системой. Поживем – увидим.

Главную же причину неудачи протестного движения 2011–2012 гг. можно обозначить так. Это – бедная, необъятная по просторам русская провинция, закосневшая в апатии и иждивенчестве, где люди десятилетиями живут в аду нищеты, уже не веря, что могут вырваться из нее. Здесь скрестились, усиливая друг друга, три русские беды: география («До Бога высоко, до царя далеко»), русская ментальность с ее верой «в царя» и верховенство власти, а также особенность русской власти, избалованной покорностью населения.

И еще одна причина: в России невероятно низка рефлексивность, преобладает «узкое сознание». Горячие события выкрикиваются пару-тройку дней, затем забалтываются и тут же забываются. По следам свежих событий не создаются фильмы, спектакли или книги. Зато высока самоцензура – когда «креативные люди» отказываются от прямого высказывания и комментирования. Это трудно объяснить: то ли это нежелание «творца» впасть в пошлость в разговоре о серьезном, то ли его страх и осторожность. Низкая рефлексивность и осторожная боязливость – тоже в нашей ментальности.

Итак, политическое движение пошло на спад. Временно, конечно. Разве что-то реально поменялось в системе нашего жизнеустройства? Разве политические страсти, отвращение к несправедливости и цинизму богатеев, дурные предчувствия в головах людей ушли в небытие? Тем более что реакция власти на оживление политической жизни была крайне жесткой. Были срочно приняты законы о подавлении политической оппозиции: драконовские штрафы за нарушение закона о митингах, контроль за интернет-ресурсами (под видом борьбы против педофилии), закон о клевете (читай – «запрет на критику»), закон об «иностранных агентах влияния» (читай – о «шпионах»).

Однако сила действия равна силе противодействия. Подавление оппозиции просто породит будущих радикалов, «народовольцев», которые уже ничего не будут бояться. На политическую арену могут выйти молодые мальчики, которым просто скучно и хочется подраться, пострадать за идею. Радикально задавить протест можно только с помощью военной силы. Но разве власть к этому готова? У нее нет ни моральной готовности убивать, ни сил, готовых участвовать в бойне.

Так что пользу от этих митингов нельзя умалять. В любом случае, вольно или невольно они заставляют власть делать какие-то, пусть даже и непоследовательные, шаги. Они создали прелюдию гражданского общества. Помимо нашей разобщенности, общего страха смуты и неправедной политики власти, задавившей протесты, есть и еще одна причина того, почему недовольные люди не протестуют. Дело и в нас самих – в отношениях между людьми, в том, что творится в наших головах.

В России, где разрушена традиционная культура, царит психология безнадежности и недоверия. Это парализует социальную активность населения. А можно ли ждать активности от людей, если им постоянно внушают, что их ментальность, их культура и история так устроены, что не дают надежд на улучшение жизни? Зачем тратить усилия, если какая-то идея абсолютно безнадежна? И в этом смысле очень поучителен опыт Польши.

Один из лидеров польской оппозиции во времена коммунизма Адам Михник рассказал в одном интервью, что когда восстали польские рабочие Побережья в 1970 г., то к ним польская интеллигенция и студенты долго оставались безучастными. Только через несколько лет они пошли навстречу друг другу. Чтобы сломать взаимное недоверие, потребовалась долгая и кропотливая работа. Именно интеллигенция тогда пошла навстречу рабочим, соединив интеллектуальную критику и социальный протест в одну силу – в единую тактику гражданского сопротивления. И они победили. Это был путь к демократии – через компромисс, через национальное примирение. Конечно, в Польше сыграла свою объединительную роль и католическая церковь.

Несчастье России – это не только неправедная власть и алчная элита, но и качество образованных людей, неспособных объединиться, умерить свои амбиции, пойти навстречу низовому протесту. Значит, само общество еще не готово объединиться и, значит, не готово принять свободу. Потому что продвинутые Ро́Ги и остальное население слишком по-разному смотрят на будущее страны. Причем до такой степени по-разному, что можно говорить о цивилизационном несовпадении . Продвинутые жители городов ощущают себя «настоящими Европейцами», частью «мировой цивилизации», которой приходится жить в окружении «совков», «отсталых консерваторов», «азиатов», «быдла».

Но политическая стабильность и тем более развитие невозможны без устойчивого центра. Во всех бывших социалистических странах такой центр создавала именно национально ориентированная интеллигенция. Например, в той же Польше или Чехословакии.

Ахиллесова пята современной России в том, что у нее нет центристской интеллигенции , которая могла бы найти общий язык между демократами и русской глубинкой. Все последние 20 лет либеральная, «западническая» и национально ориентированная интеллигенция – были по разные стороны баррикад. У нас очень мало тех, кто превыше всего ценит свободу и ценность личности (как настоящий Европеец), но при этом не страдает национальным, государственным и религиозным отщепенством, высокомерием, характерным для столичных образованных горожан.

И в самой среде образованных людей нет взаимопонимания и доверия. Например, те, кто близок к православной церкви, подозрительно относятся к дискуссиям о развитии демократии в России. А либералы сплошь и рядом атеисты и стоят на том, что русскую ментальность надо менять и даже прямо «ломать» и что якобы «русская цивилизация исчерпана» (А. Кончаловский).