Владимир Орлов - Крик птицы

ВАЛЕНТИН БАДЬЯРОВ (в «Песнярах» 1969—73 гг): С Мулявиным нас познакомили в троллейбусе, мы пообщались. Он был солдатом. И мы играли на школьных вечерах — «халтуры», так сказать, был дополни­тельный доход. Для меня Мулявин уже тогда был высоким профессио­налом. У него так поставлены руки!

ГЕННАДИЙ СТАРИКОВ: В то время в Минске состоялось открытие Дворца культуры камвольного комбината. Я услышал новость: там играет Владимир Мулявин со своим ансамблем, на танцах. А Мулявин тогда слыл одним из самых авторитетных музыкантов для нас, моло­дых рокеров. Он был из предыдущего поколения — это люди, которые знали и джаз, и классику. Приезжаю на камвольный комбинат, захожу в зал. Мулявина до того никогда не видел, но сразу понял, что это он. Стоит лидер самый настоящий, с гитарой, такой сократовский лоб. Играет «Полёт шмеля» Римского-Корсакова — переложение для гитары классическое. Я это тоже играл, но в роковой обработке. Мне интересно было сравнить. Я был очарован какой-то аурой, которая была вокруг него. Ощущение потрясающее!

***

Демобилизовавшись в 1967-м, Мулявин вернулся в филармонию, стал музыкантом ВИА «Орбита-67», которым руководил Измаил Капла­нов. С двумя номерами выступала в программе и «свистунья» Лида. Но «красной строкой» в афише значилась заслуженная артистка БССР Нелли Богуславская. Она так описывает взаимоотношения супругов: «"Володя, ты - Му-ля-вин!" Эти слова Лида повторяла ему часто и настойчиво, убеждая, что систематически заниматься ему надо в любой ситуации и при любых обстоятельствах. И он брал в руки гитару. Все житейские заботы Лида взяла на себя. Она даже не разрешает ему под­нимать чемодан в вечных вокзальных сутолоках, оберегая его руки. Ведь руки — самое главное сокровище профессионала-музыканта. Она настойчиво напоминала, что он — “Му-ля-вин”. А это означало: садись, занимайся».

Подтверждает это его дочь, Марина:

— Мама ограждала его от всего бытового. Знала: главное для отца — творчество.

А как Мулявин осознал себя лидером и впервые, что называется, «по­дал голос», вспоминает опять же Нелли Захаровна: «А как-то на репе­тиции песни “Вдоль по улице” понадобилось, чтобы мне кто-то из муж­чин подпел: “Ты постой, постой, красавица моя!” Я обратилась к своим музыкантам: “Ну, кто-нибудь хоть откроет рот?” И вот в нужном месте вдруг раздаётся чистый мужской голос! Я оглянулась: “Володька, ты?! — Он стоит, улыбается. — Володя, да тебе петь надо!” Володя начал про­бовать. Он предлагал каждому спеть определённую ноту. Выстраивался аккорд — стройный, чистый, — а он то снимал его до пианиссимо, то доводил до мощнейшего форте. Ребятам нравилось звучание, их умение по руке Володи делать с этим аккордом то, что он хочет. Репетиции пре­вращались в поиски того, что было за рамками концертной программы. Мой ансамбль был, хоть и поющий, но всё же аккомпанирующий, а им хотелось петь. Наше совместное творчество заканчивалось. Такой исход был закономерен».

Когда наступило время отпусков, артисты бригады разъехались. А сплотившаяся вокруг Мулявина группа осталась, решив работать. Не­большой танцевальный коллектив бригады назывался «Лявониха» — «мулявинцы», естественно, назвали себя «Лявонами» и даже сочинили под этим названием «фирменную» песенку. По вечерам играли танцы — нужны были деньги на инструменты, радиоаппаратуру, микрофоны. Целыми днями музыканты занимались. Мулявин, увлекшись белорус­ским фольклором, нащупывал единственно правильное направление, никем ранее на эстраде не открытое.

***

Политико-экономическая ситуация в стране, как окажется, в большой степени способствовала как рождению и открытию нового коллектива, так в будущем и кризису в нём. В какой же атмосфере рождался ан­самбль «Лявоны»?

Скажем так, в неласковой, а точнее: в жуткой.

Шёл 1969-й. Год назад разгромлена, раздавлена танками «Пражская весна»; разогнана редакция журнала «Новый мир», руководимого Твар­довским, а его автор — будущий нобелевский лауреат Александр Сол­женицын — прячется от слежки на дачах друзей; прекращены «живые телеэфиры» и удушен КВН — живой росток на советском телевидении; и как протест — расцвёл невиданный нигде в мире «самиздат»; отме­нены джазовые фестивали; расформированы оркестр мирового класса под управлением Вадима Людвиковского и последний, Гомельский джаз легендарного трубача Эдди Рознера; вырвались или остались за рубежом выдающиеся солисты балета и спортсмены; дирижёры Рудольф Баршай, Кирилл Кондрашин, Юрий Реентович, композитор Андрей Волконский, пианист Дмитрий Башкиров, эстрадники Эмиль Горовец, Лариса Мондрус, Аида Ведищева, Михаил Александрович, Вилли Токарев, Нина Бродская, Михаил Шуфутинский — телезаписи с их участием запрещено давать в эфир; Юрия Антонова в печати клеймили за «незрелость и безыдейность», Валерия Ободзинского — за «манерность и подражание западу»; съезд композиторов СССР в лице Председателя правления Тихона Хренникова обрушился с жестокой критикой на песни Евгения Мартынова; Муслиму Магомаеву — кумиру страны! — на год запретили выступления в стрлице СССР!

Но тут, в Минске, в тихой провинции, музыканты репетировали днём в подвальных помещениях филармонии, по ночам — в комнатах ансамбля БВО, в котором совсем ещё недавно служил Мулявин. Он искал и отбирал музыкантов, лучших на тот момент в Минске. Сверстников, естественно.

Вячеслав Шарапов, будущий руководитель Государственного ансамбля «Песняры», автор самобытных песен «Княжна», «Ля Замкавай гары», «Ганна», очень точно определил «мулявинский принцип» формирования ансамбля:

— Создавал Мулявин коолектив по принципу «радуги», различных образов на сцене: у каждого слушателя в аудитории должен быть свой фаворит. Кто-то идёт послушать одного, кто-то другого. Но в целом это — радуга, полноцветная картина.

И тогда, и позже Мулявин каждому своему артисту давал «фирменную» песню, учитывая его индивидуальность: Борткевичу — «Александрыну», Дайнеке — «Беловежскую пушчу», Демешке — «Забалела галованька», Пене — «Марысю», Кашепарову — «Вологду». И так будет всегда.

Для тех, самых первых, он был просто «Муля». Клички носили все «Лявоны». Борткевича — «Александрино» — услышал лидер у архитекторов, в студенческом коллективе «Золотые яблоки».

Заслуженный артист БССР ЛЕОНИД БОРТКЕВИЧ (в «Песнярах» а 1969-1979 гг.): Я работаю за кульманом. В приоткрытой двери показалась голова Мулявина: «Вас можно на минутку?». Руководитель мастерской говорит: «Леонид, кажется, к вам пришел известный человек». Мы зашли по соседству в консерваторию, в класс. Он меня послушал, а на второй день принёс «Александрину». Меня, молодого специалиста, не хотели увольнять, должен был три года отработать как архитектор. Но ребята пришли, Мулявин — и, короче, директор меня освободил. И всё, и я поехал. Через 2-3 дня — Колонный зал Дома союзов, творческий вечер Петруся Бровки. Я спел «Александрину» — моя первая песня, она и осталась самой любимой.