Дуглас Локвуд - Я — абориген

Но ничуть не бывало. Мы подтягивали подпруги и бросались на стену кустов, ощетинившуюся острыми сучьями и ветками, готовыми подобно рапирам проткнуть нас насквозь. Лошади обдирали бока.

Не знаю, какой благожелательный дух защищал меня от сучьев во время галопа через хаос кустарника. Скорее всего, в этом лесу смертоносных клинков стоял на страже мой тотем кенгуру. Во всяком случае, я ни разу не покалечился. А ведь товарищи мои часто получали ранения, да и кони тоже гибли.

Случалось, что лошадь ломала ногу или, напоровшись на ветку, прокалывала себе барабанную перепонку. Животное убивали, чтобы избавить от мучительной агонии. Я видел, как мои соплеменники, вне себя от горя, плакали над трупом лошади. Они с ней сроднились, она отвечала ржанием на их свист и понимала, что означает прикосновение колена или легкое подергивание поводьев. Я видел, как люди наносили себе удары ножами и палками и с воплями убегали в лес, когда появлялся главный скотовод с ружьем.

— Бедная моя лошадка! А-а-а-а! А-а-а-а!

Но я видел также, как злые аборигены, «сильные люди» племени, бессердечно обращались с лошадьми, стараясь этим доказать свое превосходство над животными.

Разбивая лагерь, мы использовали мешки и седла как подушки и заслоны от ветра. Эти удобства, придуманные белым человеком, казались роскошью нам, привыкшим, подобно израильтянину Иакову, подкладывать под голову камень.

Нам давали с собой муку, чай и сахар, мы могли убить на мясо вола, но редко к этому прибегали. Одни из нас выполнял обязанности повара, он же, будучи профессиональным охотником, убивал кенгуру, ловил рыбу и черепах, собирал корни лилий, батат и дикий мед, пока мы разыскивали скот. В те дни я предпочитал нашу привычную пищу, да и сейчас иногда скучаю по ней, когда мне приедаются блюда цивилизованной кухни.

Я несколько лет работал скотоводом; лихо скакал по дьявольскому кустарнику, рискуя здоровьем и жизнью и ни разу не получил ни одного пенни жалованья.

Я никого не осуждаю. Я вовсе не хочу обвинить миссию в скупости. Но факт остается фактом: я, первоклассный скотовод Вайпулданья, не получал жалованья. И никто из моих друзей не получал. Мы никогда не слышали о справедливой заработной плате за хорошую работу, а потому и не ждали ее. Мы охотно работали бесплатно.

В то время я видел деньги очень редко — когда в миссию приезжали посетители. Пока я не стал взрослым, у меня в кармане никогда не было монеты, да и появись она, я не знал бы, что с ней делать. Раз деньги не съедобны, они были ни к чему. Лишь с началом войны, когда меня мобилизовали в качестве проводника в североавстралийскую разведку, армия настояла на том, чтобы выплачивать мне раз в две недели семьдесят шиллингов — огромное, воистину царское вознаграждение, совершенно бесполезное для человека, который не знает цены деньгам и без них имеет питание и одежду.

Однако факт оставался фактом. В течение длительного периода изнурительной работы мне ничего не платили. За опасную скачку — часто, если светила луна, от зари до полуночи — я получал еду и табак. У миссионеров была книга, которую они называли нашим счетом. В ней были записаны имена всех скотоводов, и рядом с каждым стояли цифры. За заработанные деньги мы могли получить штаны со склада миссии, но я никогда не знал, какая сумма у меня есть и сколько стоит тот или иной предмет одежды. Пока я не покинул миссию, никто ни разу не сказал мне: «Это ты заработал» или «Ты заработал десять фунтов». Ушел я из миссии без пенни в кармане.

Табак — никки-никки — представлял собой черные палочки сильного наркотика, которые мы заворачивали в газетную бумагу или клали в длинную трубку — лараву. Папиросной бумаги не было, а газеты редко попадали в миссию, находившуюся в четырехстах милях от Дарвина. Листок бумаги, пусть исписанный, был для нас поэтому большей ценностью, чем целая газета для городского читателя. Британская энциклопедия, печатающаяся на тонкой бумаге, считалась бы здесь бесценным сокровищем, и тому причиной вовсе не содержащиеся в ней многогранные сведения. От каждого тома очень скоро остался бы только один переплет.

При отсутствии газетной бумаги мы завертываем табак в листья чайного дерева. Иногда я подрезал на зеленой палке кору так, что она отделялась и сползала полой трубкой, а потом наполнял ее табаком. То, что получалось, называлось у нас сигаретой.

Если вы считаете, что никотин не может заменить регулярную заработную плату, я напомню вам, что на Северной территории некоторые миссионеры отказывались выдавать даже табак, ибо курить, по их словам, грешно. Они были твердо убеждены, что это зло надо выкорчевывать так же безжалостно, как церемониальное совокупление, детоубийство и некоторые другие преступления перед богом.

Я уверен, что миссионеры искренне в это верили. Точно так же по велению души действовали и миссионеры с реки Ропер, когда отделяли мальчиков аборигенов от девочек и запирали их на ночь в отдельные спальни, чтобы дети леса, голышом игравшие вместе около лагерных костров, не могли испортить друг друга.

И я, разлученный с семей и родными, тоже спал в детстве в такой спальне, где не имел возможности развратить девочек, в свою очередь запертых на ключ.

Оглядываясь назад на этот акт целомудрия, я могу только заключить, что миссионеры не имели представления о непреодолимых барьерах, разделявших у аборигенов мальчиков и девочек и сводивших к нулю опасность полового общения между ними. Напротив, эта мера могла оказать обратное действие, так как создавала соблазн вкусить запретный плод, которого иначе не существовало бы.

Но отказ в других миссиях от выдачи табака имел куда более серьезные последствия. Миссионерам следовало бы знать, что аборигены, раз познавшие вкус табака, дойдут на все, лишь бы раздобыть его.

Они стали искать другие его источники и нашли их в лице одиноких охотников на крокодилов и буйволов, скотоводов-метисов и работавших у них аборигенов. У этих людей не было женщин, но было сколько угодно табаку, и они страстно желали обменять одно на другое. И обменные операции подобного рода процветали.

Это вызвало такой скандал, что правительство занялось изучением обстоятельств. Одной миссии под угрозой отказа продления аренды на землю предложили возобновить выдачу табака.

Однако, это стало возможным лишь после того, как миссионеры, объявившие крестовый поход против курения, были заменены менее ревностными кальвинистами.

Насколько я помню, в миссии на реке Ропер всегда был какой-нибудь автомобиль: «форд» старой модели, древний «додж», самосвал… Зачем миссия их приобретала — непонятно: на арендуемой ею земле было проложено по лесу не больше пяти-шести миль дороги.