Георгий Куницын - Марксизм в России начинался со лжи

В статье «Сочинения Т. Н. Грановского. Том первый. Москва. 1856» Чернышевский особо выделяет очерк выдающегося историка «О родовом быте у древних германцев». Он пишет: «Факты, указанные Грановским... полагают конец многим ошибочным мнениям о совершенном, будто бы, различии славянской общины от общин, какие застает история у германских и кельтских племен» (Сочинения, М., т. 1, 1986, с. 327). Чернышевский в познаниях общества сильно возвысился над современниками, дав к Грановскому гениальный комментарий, который сам Грановский, возможно, просто и не успел дать. К тому же, как и другие ученые тогда и после, он тоже ограничивался доказательством лишь причастности России к общечеловеческим законам развития, а самобытность ее занимала его только в отрицательном плане, поскольку его оппоненты, славянофилы, в свою очередь, наоборот, ошибочно делали упор на том, что община — исключительно русское явление.

И вот в статье «Критика философских предубеждений против общинного владения» Чернышевский прямо вступает в сражение с «западниками», Вашими дальними предшественниками, Раиса Павловна... Иронизируя над ними по поводу того, что они чуть ли не непременно гордятся своей приверженностью учениям немецких диалектиков, а одновременно заявив, что сам он хотя и не последователь Гегеля, «а тем менее» — Шеллинга, однако признает, что «обе эти системы оказали большие услуги науке раскрытием общих форм, по которым движется процесс развития». Основной результат этих открытий выражается следующею аксиомой: «По форме высшая ступень развития сходна с началом, от которого оно отправляется» (там же, с. 610). У Гегеля, отмечает он, «вся система состоит в проведении этого основного принципа через все явления мировой жизни от ее самых общих состояний до мельчайших подробностей каждой отдельной сферы бытия» (там же).

Тут замечательно, что Чернышевский принимает за аксиому как раз самое гениальное открытие Гегеля: при всей сложности развития всякая «высшая ступень» «сходна с началом». Если в первой точке всего процесса — община, то и в третьей, высшей его точке — община же...

И вот, словно из Зоны в фильме «Сталкер» А. Тарковского, звучит ныне для Вас (и Ваших единомышленников Б. Интерберга и В. Твардовской) уже потусторонний голос Чернышевского. Потусторонний, но... из будущего: «Для читателей, знакомых с немецкой философиею, последующее наше раскрывание этого закона не представит ничего (! — Г. К. ) нового; оно должно служить только к тому, чтобы выставить в полном свете непоследовательность людей, не замечавших, что дают оружие сами против себя, когда налегают с такою силою на первобытность формы общинного владения» (там же, с. 610—611).

Такие вот шутки шутит история: кто давно из жизни ушел — тот в будущем, а кто живет — тот в прошлом...

Впрочем, у Чернышевского разговор этим только начат. Далее он дает блистательное доказательство триадности в развитии вообще любых явлений — от мельчайших сущностей до грандиозных. Горько при этом сознавать сегодня, что с легкой руки Владимира Ильича в течение многих и многих десятилетий едва ли не все гуманитарии повторяли одну и ту же фразу: Чернышевский («из-за отсталости русской жизни») якобы остановился «перед научным пониманием истории». Остановился ли? Марксом Чернышевский был воспринят как ушедший вперед , как действительно «великий русский ученый». Его единственного из современников Маркс так называл и по отношению именно к нему, Чернышевскому, писал, что он, Маркс, с ним согласен... Имелось в виду — согласен в суждениях его о России. Да и в других важнейших проблемах, например, в критике буржуазной политической экономии. Маркс ведь прямо признал эти приоритеты Чернышевского.

Чернышевский действительно в полную силу применил гегелевскую диалектику, дав научную трактовку ее уже в 1856—1858 гг. — раньше , чем это было сделано Марксом и Энгельсом. Нет доказательств, будто их обидело невнимание к ним со стороны Чернышевского. Они ведь к тому времени еще мало что успели фундаментального изложить, а «Капитал» вышел, между прочим, уже когда Чернышевский был в Сибири...

Читая ныне Чернышевского не с позиций отрицания его как гиганта прометеевского типа, а с позиций того, что он реально оставил людям , просто невозможно увидеть в нем теоретическую «отсталость». Восхищает меня полное сходство поисков «русской идеи» Чернышевским и Марксом — оба они ищут «отгадки» русской истории в одном направлении, видят ее именно необычность по отношению к Западу, оба же обнаруживают и аналогичные альтернативные пути для России.

Первое, что обнаруживают (каждый в свое время) и Чернышевский, и Маркс, — это именно самобытность России, ее поистине колоссальное отличие от стран Запада, ее «архаическую» (первобытно-коммунистическую) общинность. Второе же — то, что у них обоих самобытность России, оказывается, связана с линией общего развития всего человечества...

Попытаемся разобраться в этом, а потом уже рассмотрим и третью составляющую единого учения Чернышевского и Маркса о России. О зигзаге Энгельса я уже писал.

Посмотрите же на все это сами, Чернышевский разъясняет проблему, по своему обычаю, детально: «Повсюду высшая ступень развития представляется по форме возвращением к первобытной форме, которая заменилась противоположностью на средней ступени развития...» (там же, с. 625). Все эти высказывания Чернышевского никем в России не исследовались. Их и Плеханов не приводит (или если приводит, то в весьма усеченном виде) даже в его работе «Н. Г. Чернышевский». Вслед за Плехановым эти слова «доверчиво» отбрасывает и Ленин. Замолчала их вся «западническая» часть российской интеллигенции. До их смысла не поднимались, впрочем, и сторонники Чернышевского. Поэтому я просто вынужден — для нашего же с Вами читателя — сделать дополнительно выписки из Чернышевского. Необходимо при этом сохранить и достоинство его метода: он мыслит научно и вместе с тем ведет спор, уязвляет оппонентов тем оружием, которым похваляются они сами.

«Все изложенное нами, — читаем в той же статье, — должно было быть знакомо тем противникам общинного владения, которые называют себя последователями Шеллинга и Гегеля. Каким же образом не догадались они, что, налегая на первобытность этой формы отношений человека к земле, они тем самым указывают в общинном владении черту, сильнейшим образом предрасполагающую к возвышению общинного владения над частною поземельною собственностью?» (там же, с. 625—626).

Логика Чернышевского безупречна. Он обобщил материал истории, и он наступает: «Неужели при одной фразе “общинное владение есть первобытная форма поземельных отношений, а частная собственность вторая, последующая форма”, — неужели при одной этой фразе не пробуждается в каждом, кто знаком с открытиями великих немецких мыслителей, сильнейшее, непреоборимое предрасположение к мнению, что общинное владение должно быть и высшею формою этих отношений?» (там же).