Аркадий Стругацкий - Пепел Бикини

Митоя покачал головой:

- Нет, коммунисты не для нас. Хотя даже у вас многие видные люди сочувствуют коммунистам. Возьмите Ояма. А Ямава Гихэй - знаете, известный биолог, - он ведь вступил в японскую Компартию. Возможно, он считает, что только коммунисты предлагают пусть тяжёлый, но зато определённый выход из того безобразного положения, в котором очутилась наша страна. Не знаю.

- Между прочим, - сказал Удзуки, - как-то я разговорился с рыбаками «Счастливого Дракона», и они рассказали мне о своей жизни. Я выяснил прелюбопытную вещь. Оказывается, многие из наших рыбаков, особенно молодёжь, нанимаются на рыболовные шхуны вовсе не ради заработка.

- Вот как?

- Заработок за сезон слишком мал - восемь, от силы десять тысяч иен. Одни только резиновые сапоги стоят тысячу. Рыбаки идут в море для того, чтобы досыта поесть рыбы. Каково? Этого не было даже в годы войны.

- Да-а… - Мятоя задумчиво постучал пальцами по столу. - Кстати, Удзуки-сан, как идёт лечение этих рыбаков? За последнее время я так увлёкся административными делами, что совсем забросил врачебную практику.

- Лечение идёт скверно, - не сразу ответил Удзуки. - Очень скверно. У всех тяжёлые поражения костного мозга. И самое неприятное - крупные концентрации радиоактивной дряни в живых тканях организма. Сейчас пробуем переливание крови - возможно, это и поможет. Самочувствие у всех у них ужасное, не исключая тех семерых, которые находятся в вашем госпитале. Но хуже других состояние радиста Кубосава. Боюсь, что у него поражена ещё и печень.

Он задумался на минуту, потом вдруг оживился:

- Помнится, вы рассказывали, как неласково встретили Нортона ваши пациенты со «Счастливого Дракона». Представьте себе, такая же история повторилась и в Первом национальном. Больные заявили, что они не морские свинки и не позволят производить над собою опытов. Словно сговорились. Насилу я их успокоил. Но американцы страшно обиделись. Нортон заявил протест. Кричал, что такого варварства не было со времён холерных и чумных бунтов, что это не что иное, как заговор и саботаж со стороны японских врачей, что он будет жаловаться, что умоет руки и так далее…

- Настоящий скандал, - прищурившись сказал Митоя. - Рыбаки поставили меня в неловкое положение. Я тоже в разговоре с Нортоном упомянул о морских свинках, и теперь он, разумеется, убеждён, что больных подстрекал я, хотя мне в голову это не приходило.

- К сожалению, у нас нет выбора, - вздохнув, отозвался Удзуки. - Пусть они экспериментируют, только бы лечили. Будь у меня дюжина врачей и необходимые препараты, я бы с радостью отказался от великодушной помощи Нортона. Нам в руки попадают далеко не все материалы, которые они получают, исследуя ход болезни.

- Коммерсанты… Хотят сохранить за собой монополию на лечение, чтобы наживаться потом на каждой облучённой душе, - пренебрежительно буркнул Митоя.

- Вы просто ненавидите Нортона, Митоя-сан. Мне кажется, дело не только в этом… - Удзуки закурил и бросил обгоревшую спичку в пепельницу. - Глубже, Митоя-сан, гораздо глубже. Война - вот в чём дело! Отсюда и секретность. За Нортоном стоят генералы. Ну… не будем говорить об этом. Возможно, я и ошибаюсь… Скажите, что говорят в университете насчёт радиоактивных дождей? Не выдумка ли это? Я всё никак не соберусь разузнать поподробнее.

- Кажется, правда, - сказал Митоя. - Как мне объяснили, дело здесь очень простое. Масса этого «пепла смерти», как его называют газеты, выброшенная в верхние слои атмосферы, начинает со временем оседать. Попав в насыщенный влагой воздух, каждая пылинка становится центром конденсации, вокруг которого собираются водяные капельки. Так их набираются целые тучи и…

- Понятно, понятно, - закивал головой Удзуки. - Любопытно, насколько это опасно? Вода может растворить в себе часть радиоактивной извести и станет негодной не только для питья, но заразит рис, овощи, фрукты…

- Говорят, министерство здравоохранения собирается исследовать этот вопрос, - сказал Митоя, вертя в руках спичечный коробок. - Между прочим, вчера, выступая по радио по случаю дня рождения императора, дворцовый мажордом объявил, что управление двора запретило готовить блюда из тунца для его величества.

- Его императорское величество, - Удзуки привычным движением сложил руки и склонил голову, - изволил поступить вполне благоразумно, отказавшись от этой опасной теперь рыбы.

Некоторое время оба молчали. Удзуки рассеянно перелистывал какой-то журнал. Вдруг он негромко рассмеялся и протянул журнал Митоя:

- Посмотрите, уважаемый друг! Как вам это нравится?

Это была карикатура, изображающая сирену, которая, сидя по пояс в морских волнах, звала в свои страстные объятия молодого человека в шляпе и очках. Молодой человек, однако, не спешил погибнуть. Он осторожно протягивал к соблазнительнице что-то вроде рупора с проводами, присоединёнными к наушникам.

- Перед тем как пасть, - сказал Удзуки, - он пробует её на радиоактивность, опасаясь, что она приплыла с Бикини. Остроумно, не правда ли?

- Во всяком случае, характерно, - со вздохом отозвался Митоя. - На мой взгляд, этот молодой человек тоже изволит поступать вполне благоразумно.

Он бросил журнал на стол. За окнами сгущались сумерки.

- Несчастная страна, несчастный народ! - пробормотал Удзуки. - Мало нам землетрясений, тайфунов! Теперь мы ещё и единственная в мире нация, стоящая перед угрозой массового радиоактивного заражения.

И он залпом выпил сакэ из своей чашки. Митоя зажёг настольную лампу.

Губернатор префектуры, старый, умный и очень опытный человек, ехал в Коидзу. Он не любил выезжать из своей резиденции, разве только в столицу, по вызову премьер-министра. Но сейчас случай был исключительный. События лета 1954 года оказались слишком сложными и непонятными даже для него - старого, много повидавшего на своём веку администратора. Впервые за свою жизнь он почувствовал растерянность. Стыдно было признаться самому себе, что он разбирается в политической обстановке не лучше своего болвана-секретаря, который сидел сейчас на диване напротив и сосредоточенно полировал ногти какой-то замысловатой штучкой. Губернатор презрительно поморщился и отвернулся к окну. Автомотриса, плавно покачиваясь, неслась мимо залитых солнцем лугов, крестьянских домиков с соломенными и черепичными крышами, мимо небольших аккуратных рощиц. Мелькали решётчатые столбы линии высокого напряжения, вдали темнели силуэты горных вершин. Он, глава префектуры, продолжал размышлять губернатор, потерял всякую ориентировку: происходило нечто странное и страшное, чему не было никаких аналогий ни в истории Японии, ни в истории любого другого государства. Мир встал на дыбы, и даже богам вряд ли известно, чем всё это может кончиться.