Андреас Шлипер - Трактат Сатаны. История Дьявола, рассказанная им самим

Наверное, мне нужно еще упомянуть, что император по окончании консилиума устроил пышный праздник, поскольку все наконец закончилось и он имел полное право отпраздновать двадцатилетний юбилей захвата власти, хотя мне трудно представить, что с епископами и аббатами можно действительно хорошо праздновать, так как они желают перед каждым куском сначала помолиться, что серьезно нарушит весь ход торжества, да и на женщин они не обращают внимания, по крайней мере, делают вид, что не обращают. Но, может быть, у императора были свои представления о таких мероприятиях, во всяком случае, по его повелению был впервые приготовлен салат, в котором были тунец, маслины, сыр и ветчина, и он в своем смирении, которое может достойно украсить римского императора, назвал его не своим именем, а дал ему имя города Никеи, и так люди называют этот салат и сегодня. Но все это не существенно; гораздо существенней, не в последнюю очередь для моих планов, было то обстоятельство, что с этой поры сильные мира сего взяли власть и над Новой религией, чему я несказанно радовался, ибо тем самым была предотвращена величайшая опасность, что люди окончательно отвернутся от моего мира. Теперь владыки тому воспрепятствуют, хотя бы потому, что это в их интересах. Но об этом мы поговорим позднее.

Конечно, я предполагал, по какой причине этот представитель Братства поджидал меня здесь. Я действительно не был удивлен его появлению, скорее я почувствовал облегчение, что он не объявился несколькими часами раньше, иначе трудно было бы себе представить, как прошла бы его встреча с Б. Кемпфером. Возможно, она привела бы к интересным и увлекательным результатам, возможно, важным для меня, коль скоро двое признанных экспертов прошлись бы вместе по широкому полю теорий о Зле и Дьяволе. А может быть и нет, и поэтому я не отваживался делать какие-либо прогнозы, ибо никогда нельзя знать что-либо точно.

Мужчина, ожидавший меня в темноте подъезда, схватил мою протянутую для приветствия руку и с неожиданной силой притянул меня к себе так, что я ощутил на лице его дыхание, и прошептал мне в ухо: «Скорее, скорее». Решив уважить его просьбу, я хотел было зажечь свет на площадке, но он вновь наклонился к моему уху и сказал: «Скорее, скорее, не надо света», и для полной ясности повторил: «Ради Бога, не надо света». У меня не было причины отказать ему в этой настоятельной просьбе, хотя я и споткнулся пару раз в темноте, так как неправильно посчитал ступеньки и подвернул левую ногу. Но мужчину это никак не волновало. Он протолкнул меня вперед и почти не оставил мне времени, чтобы нормально открыть дверь.

В квартире я должен был сначала занавесить по его настоянию все окна, прежде чем он разрешил мне зажечь свет. Чтобы успокоить его и дать ему расслабиться, я предложил ему стул и напиток на выбор, но он на это не отреагировал и спросил меня с волнением в голосе, располагаю ли я другими копиями оригинальных файлов Б. Кемпфера. Я не хотел торопиться с ответом, и тут он двинулся на меня, произнося какие-то слова и бурно жестикулируя, что я должен был воспринять как силовую угрозу, хотя, возможно, это не было его намерением, но мне в тот момент было не до раздумий.

Я не сильный человек; не могу применять силу и не обучался этому, поэтому я невольно отступил назад. При этом я забыл, что сзади меня стоял маленький столик, который по праву занимал это место, но сейчас он, к сожалению, воспрепятствовал моему движению. Я споткнулся и окончательно вывихнул левую ногу, и когда попытался на нее опереться, резкая боль пронзила ее до самого бедра, и мне показалось, что я уже слышу, как в известной поговорке, колокола у себя в голове, пока не сообразил, что это разбилась тяжеленная дорогая ваза, которую я, отступая, свалил со стола. Она разлетелась на мелкие кусочки, образовав при этом на паркете очень некрасивые вмятины, которые впоследствии удалось устранить с большими затратами денег и труда; после долгих судебных разбирательств с привлечением дорогостоящих высокообразованных экспертов и после прохождения многочисленных страховых инстанций, мне возместили очень небольшую часть понесенного мной ущерба, однако это уже к делу не относится.

Все это разыгралось в течение нескольких мгновений, и мужчина, чье непродуманное поведение вызвало все эти неприятности, теперь был в полном смятении. Он сделал несколько успокаивающих движений, пытаясь сгладить мое недовольство, и занялся сбором осколков вазы, при этом, как того и следовало ожидать, так сильно порезал себе руку, что кровь брызнула на пол, что дополнило картину катастрофы. Пока я, хромая, добирался до кухни, чтобы принести метлу и перевязочный материал, мое душевное состояние перешло от напряженности и взволнованности в чистый гнев. Мне приходится страдать от того, что какие-то люди постоянно, не спрашивая меня, вторгаются в мою жизнь, при этом ни капли не заботясь о моих чувствах и пожеланиях.

Мне было абсолютно безразлично, какие основания они для этого измышляли и какими словами пытались мне втолковать, что речь идет или о дальнейшей судьбе мира, или, по крайней мере, о последнем, решительном сражении Добра со Злом, словно я не способен решить, кто в данный момент на какой стороне находится. Я ничего не хотел, пусть только оставят меня с миром, вернут мне покой, дадут жить так, как я считаю нужным, — никаких комментариев, никаких указаний, никаких советов, и главное, никаких визитов. Мне окончательно надоели эти сумасшедшие типы, которые только и знают, как гоняться друг за другом, используя меня при этом как приманку.

Еще более скверным было чувство абсолютной беспомощности. За прошедшие недели мне стало ясно, что я, несмотря на взаимные заверения, был всего лишь пешкой в игре, правила которой я до сих пор не смог понять, поскольку они меня не интересовали. Я нисколько не сомневался в том, что та или иная сторона без всякого раскаяния и пощады пожертвует эту пешку, когда этого потребуют ее расчеты, и никому не будет дела до моей дальнейшей судьбы. Однако, и это тоже мне стало ясно, пока я разыскивал в кухне метлу и мусорное ведро, у меня в игре еще оставался один-единственный козырь, и я был полон решимости использовать его без оглядки, как это сделал бы любой другой на моем месте.

Ведь я, естественно, обладал копиями оригинальной рукописи Б. Кемпфера, которые я изготовил еще в самом начале, даже несколько копий, никогда же не знаешь, когда и что тебе потребуется, ибо даже самые современные приборы для обработки данных, в конце концов, не гарантированы от ошибок техники или пользователя. Во всяком случае, мне пришлось в этой связи пережить такие вещи, о которых я здесь лучше умолчу. При этом мне важны были не деньги, по крайней мере, не сейчас, ибо денег я за это время получил, как мне казалось, достаточно, чтобы жить в дальнейшем без забот. Кроме того, мне не хотелось произвести на кого бы то ни было впечатления хапуги, что вряд ли стало бы для меня помехой, но мне хотелось быть в ладу с самим собой.