Артем Латышев - Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг.

В схожем духе к началу 1940-х гг. юристами трактовались статьи УК о плене. Предвоенные комментаторы не утверждали, что всякое попадание в плен равно предательству, но и не акцентировали внимание на возможности не понести наказания. Все перечисленные в статье 193-22 проступки (в том числе сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой), как отмечали юристы, «являются тяжкими нарушениями воинской присяги» и должны «квалифицироваться как измена Родине (ст. 58-1б) и влечь высшую меру наказания» [538] Трайнин А., Меньшагин В., Вышинская З. Уголовный кодекс РСФСР. Комментарий. М., 1941. С. 233. .

В 1940 г. в серии «Библиотечка красноармейца» вышла брошюра «Измена Родине — тягчайшее преступление». Плен в ней рассматривался только через призму «сдачи», которая «означает переход на сторону врага. Тот, кто из-за трусости сдается в плен, кто ставит сохранение своей жизни выше интересов Родины и нарушает воинскую присягу, тот предатель и изменник». При этом в самой брошюре рассказывается о красноармейце, попавшем раненым в плен на Халхин-Голе и бежавшем из него [539] Измена Родине — тягчайшее преступление. М., 1940. С. 8, 13–14. . Получалось, что советский военнослужащий мог попасть в плен, но только в беспомощном состоянии, и при появлении первой же возможности обязан был продолжить борьбу с врагом.

После начала Великой Отечественной войны во втором издании этой брошюры формулировки приобрели законченную категоричность [540] «До конца верные своей Родине, советские патриоты никогда не сдаются в плен. Они предпочитают смерть с оружием в руках позорной сдаче неприятелю», «окруженный врагами, боец или командир Красной Армии должен драться до тех пор, пока у него останется хоть капля сил. Такое поведение красных бойцов устрашает врага и приводит его в панику», «погибнуть в рукопашной схватке — почетно. Поднять руки и сдаться врагу — ничем не смываемые позор и измена». См.: Измена Родине — тягчайшее преступление. Вологда, 1941. С. 18–19, 23. . С ее первых недель во фронтовых, армейских и дивизионных газетах предписывалось из номера в номер печатать материалы на тему «воин Красной Армии в плен не сдается», солдатам раздавались памятки с лозунгом «Воин Красной Армии бьется до последней капли крови, но не сдается врагу. Лучше смерть в бою, чем фашистский плен» [541] Великая Отечественная. Т. 17–6 (1–2). Главные политические органы Вооруженных сил СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М., 1996. С. 18, 38, 478–479. .

Любое пленение могло называться «сдачей», хотя контекстуально «сдача» и «попадание» в плен явственно различались. Собирающийся сдаться в плен в разгар боя боец, которого убивают свои же товарищи [542] Капустин З.К. Фронтовая педпрактика (1941–1945) // Летописи войны. Воспоминания, дневники, письма историков МГУ — участников Великой Отечественной войны. М., 2012. С. 116. , и танкист, который «сражался с врагом до последнего снаряда и предпочел сгореть в подожженном танке, а не сдался в плен» [543] Красная Звезда. 1942. № 170. С. 2. — персонажи, к которым потребители пропаганды должны были относиться различно. Но между двумя «сдачами в плен» ставился знак равенства — даже отсутствие возможности для дальнейшего сопротивления не было оправданием. Если же врагу можно нанести дополнительный урон, то о плене не могло быть и речи. Лозунг о невозможности пленения для советского воина был важной деталью в создании официальной версии подвига Н.Ф. Гастелло [544] «Машина в огне. Выхода нет. Что же, так и закончить на этом свой путь? Скользнуть, пока не поздно, на парашюте и, оказавшись на территории, занятой врагом, сдаться в постыдный плен? Нет, это не выход». См.: Правда. 1941. № 189. С. 2. и при описании других огненных таранов [545] «Экипаж имел возможность выброситься с парашютами, но это означало оказаться в фашистском плену <���…> когда пришлось выбирать между смертью или жизнью в плену… решили: лучше смерть в бою, чем фашистский плен <���…> Сдача в плен немецко-фашистским мерзавцам — позор перед народом, перед своими товарищами, своими женами и детьми, преступление перед родиной». См.: Красная Звезда. 1941. № 209. С. 2; № 210. С. 1. .

Альтернативная пропагандистская установка предписывала красноармейцам при неизбежности пленения совершать самоубийство [546] Красная Звезда. 1941. № 303. С. 2; 1945. № 4. С. 2. . Часто эту мысль пытались «логически» продолжить: «зачем умирать самому, если этой последней пулей можно убить еще одного немца, а потом драться штыком, кулаками, грызть зубами, железными пальцами дотянуться к горлу, услышать предсмертный крик врага!» [547] Боец против танка. М., 1942. С. 11. . Если же боеприпасы закончились еще раньше, то зубы и когти следовало пустить в дело немедленно [548] См.: Berkhoff K.C. Motherland in danger. P. 187. .

Следует подчеркнуть, что в этой группе пропагандистских материалов тема плена была не вспомогательным элементом для описания подвигов, а играла самостоятельную роль. В трактовке пропагандистов люди стрелялись, подрывали себя гранатами, направляли самолеты на колонны вражеской техники из-за моральной неприемлемости плена. Столь идеалистическая установка, похоже, считалась выполнимой и отражающей реальность. Так, в 1941 г., когда красноармейцы массово попадали в руки врага, в «Красной Звезде» опровергали это, цитируя называвшего реальные цифры пленных Гитлера [549] Красная Звезда. 1941. № 295. С. 1. . В августе 1941 г. Сталин объяснял командующему Ленинградским фронтом, что слабо обученные дивизии на фронте «разбежались бы, а технику сдали бы врагу» [550] 1941 год: Страна в огне. Кн. 2. С. 168. — попадание в плен как альтернатива им не рассматривалась [551] Для сравнения, в директиве от октября 1942 г. пленение уже виделось вождю единственным исходом боя: «противник намерен <���…> окружить 62-ю армию и взять ее в плен, а после этого окружить южную группу войск 64-й и др. армий и тоже забрать их в плен». См.: Робертс Д. Иосиф Сталин. С. 206; В вопросе о числе пленных также будет проявлена большая осторожность — в ноябре 1942 г. Сталин скажет, что «гитлеровские мерзавцы взяли за правило истязать военнопленных, убивать их сотнями, обрекать на голодную смерть тысячи из них». См.: Вайскопф М. Писатель Сталин. М., 2002. С. 53. .

Однако в дальнейшем, столкнувшись с выжившими пленными, власть воздержалась от их репрессирования. «Проверочно-фильтрационная» работа в спецлагерях не стала, используя термин Сталина, «проверочно-мордобойной» [552] Письма И.В. Сталину В.М. Молотову. 1925–1936 гг. М., 1995. С. 211–212. . Исключение составляли попавшие в спецлагеря офицеры. Приказ наркома обороны Сталина от 1 августа 1943 г. предписывал создать и использовать «на наиболее активных участках фронта» отдельные штурмовые стрелковые батальоны (ОШСБ) «в целях предоставления возможности командно-начальствующего составу, находившемуся длительное время на территории, оккупированной противником, и не принимавшему участия в партизанских отрядах, с оружием в руках доказать свою преданность Родине» [553] Великая Отечественная. Т. 15 (4–4). Курская битва. Документы и материалы. 27 марта — 23 августа 1943 г. М., 1997. С. 70–71. . Всего за годы войны в эти соединения было направлено 29 тысяч офицеров [554] Полян П.М. Жертвы двух диктатур. М., 2002. С. 537. , а характер их использования был схож со штрафными частями — потери были огромны [555] Так, раненые в боях офицеры просили прислать документы о прохождении проверки из спецлагерей — в ОШСБ они их получить не могли, «так как последние после боя, как правило, расформировываются». См.: ГАРФ.Ф. Р-9408. Оп. 1. Д. 7. Л. 161; См. также интервью с ветераном ОШСБ: Белкин Лазарь Абрамович. Интервью Григория Койфмана // Драбкин А., Койфман Г. Я дрался в штрафбате. "Искупить кровью!". М., 2013. . Офицерского звания штурмбатовцев не лишали, а выжившие в первой и единственной самоубийственной атаке возвращались в армию на офицерскую должность.