Артем Латышев - Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг.

Однако обворовывать могли и «свои» — состав «спецконтингента» был неоднороден. В основе внутренней стратификации «первой категории» внутри лагерей лежало отношение к попаданию в плен и вытекавшее из этого согласие или несогласие с лишением свободы. Поэтому для более детального выделения групп среди проверяемых необходимо рассмотреть их настроения.

Отчет о работе спецлагеря № 150 за февраль 1942 г. фиксирует, что «абсолютное большинство из них стремится как можно быстрее выйти из лагеря и вернуться обратно на фронт». Часть высказывалась против проверки: «очень много имеется и таких настроений, что их напрасно сюда загнали, что они невиновны». Другие считали происходящее наказанием: «Как хорошо было бы, если бы сейчас объявили мир, а нам заключенным сказали бы: "собирайтесь домой"», «Счастлив тот, кто не попал сюда» [935] РГВА. Ф. 3/п. Оп. 4. Д. 27. Л. 13–14. . Общим было отсутствие чувства вины за пребывание в плену.

В следующем месяце в лагерь пришли «сведения с Северо-Западного фронта о том, что бойцы, которые вышли из нашего спецлагеря, отлично защищают Родину». Это подтверждало проверяемым, что в ближайшее время их профильтруют и отправят на фронт. Настроение последних оценивалось как «исключительно хорошее», а желание попасть на передовую и «отомстить немецко-фашистским разбойникам за издевательство над советским народом» стало, согласно отчету, единственным стремлением [936] Там же. Л. 32. .

В отчете за май отмечались те же тенденции, которые перерастали в первую форму сопротивления содержанию в лагере: «очень много получаем рапортов от бывших военнослужащих, которые просят, чтобы их быстрее отправили на фронт» [937] Там же. Л. 44. . Усталостью от режима и ощущением бесполезности проверки стоит объяснить резкий рост «нарушений служебной и трудовой дисциплины»: неподчинение старшим по сотням, нарушение правил внутреннего распорядка, отказы от работы, пререкания с начальством и пр. Руководство спецлагеря № 150 оправдывалось не самым внятным образом [938] «…отдельные лица прибывшие в лагерь из плена и окружения врага — крайне недисциплинированны, окончательно разложились и вынуждены пойти на все». См.: Там же. Л. 42–43, 44. .

В Старобельском спецлагере № 245 к марту 1942 г. проверяемые, а особенно комсостав, также были настроены «быстрее пройти фильтрацию и вернуться в ряды РККА». Недовольство сроками проверки выражались открыто: «Нас долго держат, мы просидели в тюрьме по 2–3 месяца, теперь привезли в лагерь для передачи в армию, а видно из всего, что мы и в лагере тоже пробудем несколько месяцев, это нас очень угнетает, мы горим желанием вернуться на фронт» [939] РГВА. Ф. 3/п. Оп. 4. Д. 36. Л. 12. . В марте — апреле общее настроение проверяемых руководство лагеря оценивало как «боевое, воинственное»: «скорей бы нас пропускали через особый отдел, отпустили из лагеря и послали на фронт в действующую армию для борьбы против фашистских захватчиков» [940] Там же. Л. 50. .

В Рязанском спецлагере № 178 в этот период также наблюдались «нездоровые настроения и необоснованное недовольство пребыванием в лагере». Открыто артикулировалось отсутствие чувства вины — майор П.П. Шутиков, согласно наблюдениям представителя ГЛАВПУ РККА, «крайне тяжело переживает пребывание в лагере <���…> рассматривает свое пребывание в лагере как незаслуженное наказание» [941] Докладная записка о командировке в рязанские спецлагеря НКВД. 3 марта 1942 г. // Военно-исторический архив. 2004. № 1. С. 161. .

Летом — осенью 1942 г. недовольство продолжало нарастать. Зафиксированный в отчете спецлагеря № 150 за июль — август единичный случай «систематического уклонения от производственных работ» в сентябре перерос в попытки организации коллективного сопротивления. Военный инженер 3 ранга Л.П. Цикаркин «вел систематически разлагательную работу среди комсостава», заявляя «я пришел сюда не работать, хотите стреляйте, работать все равно не пойду». Майор Ф.Ф. Корнев «скрывался и отказывался от работы, призывая к тому других командиров». Руководство лагеря объясняло эти проблемы сначала тем, что «поступающий в лагерь контингент крайне недисциплинирован и неорганизован», а затем и вовсе выяснилось, что «абсолютное большинство имеет за собой преступления». Однако в отчете к этому все же вынуждены были добавить, что ряд проверяемых находится в лагере по 3–5 месяцев [942] РГВА. Ф. 3/п. Оп. 4. Д. 27. Л. 79–80, 88–90. .

Проблема недовольства сроками проверки приобрела новые масштабы с началом повсеместного трудового использования проверяемых в 1943 г. Руководство НКВД было заранее уведомлено о прогнозируемых настроениях — в марте 1943 г. новый начальник УПВИ Петров сообщал, что «длительное содержание в условиях лагерного режима значительного по численности профильтрованного спецконтингента порождает нездоровые настроения и создает ненормальную перенаселенность спецлагерей» [943] РГВА. Ф. 1/п. Оп. 9а. Д. 24. Л. 54. .

«Срок заключения никому не известен, а это не легче расстрела» [944] РГВА. Ф. 1/п. Оп. 2и. Д. 82. Л. 7. , — выразил общие мысли один из проверяемых лагеря № 283. Ища смысл в происходящем, проверяемые допускали возможность существования своей «вины перед родиной», однако в таком случае требовали от властей репрессий: военфельдшер М.П. Пузанова «просила, чтобы ускорили разбор ее дела, и если она виновата, то предали суду. Если же нет, то направили бы на фронт или туда, где она может быть полезна Родине» [945] СМЕРШ. Исторические очерки и архивные документы. С. 233. . В Подольском спецлагере № 174 «отдельные бывшие военнослужащие прямо ставят вопрос, если меня считают виновным, пусть судят, а не чувствуя за собой никакой вины — я не хочу под конвоем работать и жить» [946] ЦГАМО. Ф. 4611. Оп. 6. Д. 5. Л. 27. .

На этом этапе, с началом нацеленной на создание чувства вины пропаганды, часть проверяемых приняла правила игры. В Подлипкинском спецлагере № 0303, по оценке начальника его политотдела, большинство проверяемых «длительное время отсиживались в тылу врага, пассивно подчинялись, работали, прислуживали <���…> Они, понимая свою вину, не знают какое им будет наказание и что от них требуется, задают вопросы — "сколько годов им придется отбывать в лагере", "считают ли их изменниками родины". Предъявленные к ним требования честным трудом на заводе искупить вину перед родиной они воспринимают активно и работают по производству хорошо, дорожат хорошим отзывом мастеров, начальников цехов и администрации лагеря. Многие из них стахановцы, отличные рабочие, успешно овладевшие новыми специальностями на заводе». Однако другие проверяемые, в основном партизаны и после плена какое-то время воевавшие на фронте, не смирились со своим положением: «рассматривают свое пребывание в лагере как незаслуженное наказание, к работе на заводе относятся без интереса, нарушают трудовую дисциплину и режим лагеря» [947] ЦГАМО. Ф. 4616. Оп. 1. Д. 18. Л. 12–13. .