Петр Любомиров - Записки пулемётчика

Но кто бросит нам в этом упрек?

Кто скажет, что наша 11-я армия, хотя была изнурена форсированным — без сна и отдыха — многосуточным маршем, хотя и была растянута по фронтовым дорогам, кто скажет, что она не принесла пользы в сражении, действовала напрасно?

Мы делали, возможно, самое главное: оттягивали на себя, истребляли живую силу противника. Хоть самим было тяжко, а колошматили противостоящие нам немецкие полки и дивизии, лупили, молотили до тех пор пока от них по сути уже ничего не осталось.

И солдат, и полководец не выбирает по вкусу время и место боевых действий. Каждый выполняет ту задачу которая ему предназначена. Но какая задача важнее?

Не будь тех наших боев, не будь вообще победы в Курском кровопролитном сражении, разве стало бы возможно начавшееся затем знаменитое летне-осеннее наступление наших войск, такое стремительное, что сменившие нас воинские части продвигались вперед по тридцать километров в сутки.

Десятилетия спустя, смело могу сказать: в жестоких выпавших на нашу долю боях, мы выполнили свой долг до конца, сделали все, что было в наших силах, а кроме того, многое еще и сверх всяких человеческих сил.

Но и мы понесли, не могли не понести тяжелые потери.

Не раз видел я, как умирают в бою товарищи.

Просто...

Люди падают на землю так, будто случайно споткнулись или оступились, не удержались на ногах во врем бега.

Падают. И больше не поднимаются.

Убитые — это и есть те, кто, упав, так и остается неподвижно, безмолвно лежать на земле.

Владимир Юферов, мой фронтовой друг, командир расчета и я находились за пулеметом, ведя огонь по отступающим гитлеровцам, когда воздух распорол страшный, сотрясающий все вокруг взрыв — я почувствовал, как земля подо мной разом сдвинулась на несколько метров в сторону.

Неподалеку повалился в траву пехотинец. Даже и в грохоте боя слышно было, что он стонал, просил о помощи.

Юферов остался, продолжая огонь из пулемета, а я подполз к пехотинцу, обшарил карманы его гимнастерки, ища индивидуальный пакет.

Пакета почему-то не оказалось. Я вскрыл свой. С большим трудом удалось перевязать огромную — в грудь навылет — сильно кровоточащую рану. Закончив перевязку, я повернул раненого на спину, оттащил его в сторону, в ложбинку — более безопасное место — и там оставил.

Солдат к тому времени уже не стонал. Молча провожал он глазами тех, кто, продолжая вести наступление, уходил на Запад...

Одним из первых в нашей пулеметной роте погиб ее командир — старший лейтенант Галактионов. Это была не совсем обычная смерть, а такая, о которой в официальном извещении следовало бы написать: «Пал смертью храбрых».

В памяти хорошо сохранился образ этого человека, далеко уж не молодого, но энергичного, волевого, с темным, иссеченным глубокими морщинами лицом и крепкими, жилистыми руками.

Все в нашей роте знали: старший лейтенант, отец большого семейства, работал до армии, как помню, учителем. И все уважали его — и как командира, и как человека.

Судя по всему, он сильно страдал одышкой. В походе, когда шел, отдувался как паровоз, то и дело смахивая со лба крупные капли пота. Но ходил всегда быстро. Не ходил, а казалось, катился колобком вдоль дороги. И все с кем-нибудь весело разговаривал — самый беззаботнейший с виду человек во всей роте!

Наверное, только сам старший лейтенант знал, чего стоила ему такая «беззаботность»!

Нам, восемнадцатилетним «фронтовичкам», на войне было несравненно легче. И проще. Дома у нас, в тылу оставались только наши матери да еще младшие братишки и сестренки. Мы еще не имели своих семей, таких, в которых мы сами главные — за всех в ответе.

Слишком молодые, мы оставались рядовыми не только в армии, но и у себя дома — отвечали только за себя, и не мы пока, а о нас заботились.

Иное дело — наши отцы.

Совсем еще нестарые, моему стукнуло тогда немногим больше сорока, отцы сами находились на фронте, с полной отдачей воевали. Хорошо помню, как отец мой, сражавшийся в свое время под Сталинградом, писал мне, получившему пулевые ранения на Брянске фронте: «Будь здоров, сынок!.. Желаю успеха и счастья в твоей жизни и борьбе...»

Только сейчас, пожалуй, по-настоящему понимаешь, сколь мужественны были наши отцы, какой силой духа обладали — вместе с сынами идя в бой.

Смелостью необыкновенной отличался и наш старший лейтенант.

Боевым оружием офицеров был пистолет «ТТ». Все восторгались его безотказностью, пробивной силой, кучностью боя; не раз поминали добрым словом создателя пистолета — конструктора Токарева. Но я замечал: прибывая на передовую, командиры взводов, рот и даже батальонов старались обзавестись еще и автоматом — своим, отечественным, или трофейным. Так, с автоматом, надежнее, и нанесешь врагу больший урон.

Наш командир роты любил оружие. Идя в бой, вооружался не только пистолетом и автоматом, но и гранатами, и «лимонками», и «РГД».

Его высшей страстью всегда было идти на решительное сближение с противником.

— В этом весь смысл, — учил он нас. — Бить в упор, наступая! Враг не выдержит, побежит...

Так и случилось — гитлеровцы действительно побежали. А старший лейтенант вновь предпринял отчаянную, поразившую всех попытку вместе со своим связным вплотную приблизиться к позициям противника.

Рядом с немцами, у них под самым носом, решил он обосновать наблюдательный пункт роты.

Что и говорить, вылазка дерзкая. В случае успеха она сулила большие возможности. Но под огнем нужно преодолеть метров сто открытой местности.

Все шло хорошо. Хитрость, казалось, удается. Старший лейтенант находился уже совсем близко от облюбованного места — в невысоком на опушке леса кустарнике, когда совсем рядом, в нескольких метрах, разорвался немецкий снаряд. Судя по всему, снаряд — шальной.

Связного командира роты сразу убило, а сам старший лейтенант получил ранение, по-видимому, очень тяжелое. Истекая кровью, он упал на землю. А в это время немцы, получив подкрепление, поднялись в контратаку.

Шли они прямо на ротного.

Наш командир отстегнул от пояса гранату, которая посильнее — «лимонку». Дождался, когда подбегут к нему немецкие автоматчики.

Умирая, Галактионов даже свою смерть использовал как оружие — взорвался, похоронив вместе с собой несколько гитлеровцев.

Пулеметным взводом, в котором я воевал, командовал лейтенант Хаюстов.

Никогда не забуду его.

Смуглый, черноволосый, немножко щеголеватый перебегал он в бою от одного пулеметного расчета к другому, на ходу отдавая короткие приказания. Подбадривал нас:

— Хорошо, хорошо, ребята!..

— Молодцы, молодцы!..

— Так их!..

Возле какого-нибудь замолчавшего вдруг пулемета опускался на землю и, пристроившись рядом с расчетом, помогал быстро найти и устранить неисправность. И снова, не задерживаясь ни минуты, поднимался на ноги... Бегал и бегал с фланга на фланг, словно такой бег, стремительный, непрерывный, помогал ускользать от опасности, ловко лавируя между тысячами пуль и осколков, свистевших в воздухе.