Петр Любомиров - Записки пулемётчика

Не иначе нас нащупывают минометным огнем.

Если это так, то нам не позавидуешь.

Немецкие минометчики работают аккуратно: через несколько минут там, где находимся мы, не останется живого места. В этом можно не сомневаться.

Единственный выход сейчас — подняться во весь рост и, пренебрегая опасностью, презирая осколки бежать и бежать вперед, прямо на немцев, на их окопы. Бежать до тех пор, пока опасная зона не останется позади.

Я и Юферов глядим друг на друга. Ни слова не говоря, решаем! Принимаем единственно правильное в таких случаях решение.

Он с правой стороны, я с левой — беремся за хобот пулемета. Несколько секунд выжидаем.

Самое трудное сейчас подняться, оторваться о земли. Потом будет легче, мы это уже знаем.

И мы поднимаемся.

Делаем первый шаг вперед по направлению врагу.

Вот мы уже бежим, пробегаем первые десять метров.

Потом еще несколько метров.

И еще...

Еще...

Скрежещет вокруг металл, пронзительно поют пули. Кажется, под самыми нашими ногами с каждым метром все чаще, все оглушительнее лопаются немецкие мины. Подсознательно я начинаю понимать, что нас — и меня, и Юферова — вот уже несколько раз могло в этом бою и убить.

Но нет, не убивает же!

И не убьют!!!

Я снова и снова в который уже раз за сегодняшний день начинаю испытывать странное, не сравнимое ни с чем состояние, которое, наверное, точно и не назовешь. Похоже на самозабвение. Человек, идущий в атаку, отрешается от всего земного: собственная жизнь для него больше не существует. Он — уже не он, а частица чего-то большого, великого... Горе тому, кто попадется в такие минуты на пути солдата!

Солдат не убивает, он вершит свое ратное дело, суровое и правое. Вершит, забыв о самом себе, и нет на свете подвига выше.

Проходит еще несколько минут или, может быть, несколько мгновений. И вот мы снова — и я, и Юферов — оказываемся на земле.

Упали — на этот раз оглушенные миной, сбитые с ног, прошитые автоматными очередями. Поблизости — в пожухлой, успевшей почернеть от порохового дыма траве — перевернутый валяется наш «максим».

Он тоже контуженый, поврежденный взрывом.

Метров сто оставалось нам пробежать до ближайшего вражеского окопа. Немцы, завидя нас, уже покинули его, но сейчас, услышав, что наш пулемет замолк, они опять начинают подбираться. Ползут, передвигаются короткими перебежками, стараясь незаметно обойти нас со всех сторон, окружить или хотя бы взять в клещи.

Что-то будет?

Лежа на земле, я смотрю на пальцы правой руки, пробую ими шевелить. Рука, пробитая насквозь пулей, словно онемела, сделалась деревянной. Но пальцы шевелятся... Значит, кости целы, можно еще стрелять, помогать Юферову.

У Юферова голова в крови. Кроме того, у него пробиты плечо и нога. Но он уже находится около пулемета. Пока я приходил в себя, он уже успел устранить у «максима» повреждение, и теперь, лежа в траве, мы помогаем друг другу.

Только бы успеть!

В Наставлении по стрелковому делу, которое я учил, есть слова — каждый, кто готовился стать пулеметчиком, обязательно выучивал их наизусть: «Станковый пулемет недоступен противнику, пока есть патроны и жив хотя бы один пулеметчик». 

Напечатанные в Наставлении жирным шрифтом, слова эти приходят мне на память. Стучат у меня в голове. Я повторяю их про себя как заклинание.

СТАНКОВЫЙ...

ПУЛЕМЕТ...

НЕДОСТУПЕН...

Вижу, как впереди вскочил с земли чужой солдат. Прижимая к груди автомат, он бежит, кажется, прямо на меня.

Не бежит, а скачет... Огромными прыжками — так быстрее! — приближаясь к злополучному, сделавшемуся ничейным окопу.

Вот враг отталкивается в последний раз от земли длинными своими ногами и впрыгивает в тот окоп. Из-за бруствера показывается на миг его каска — скрывается, я теряю ее из виду.

СТАНКОВЫЙ...

ПУЛЕМЕТ...

Не раздумывая, я хватаюсь за винтовку, загоняю патрон в патронник. Готов стрелять.

Нас двое. А немец в окопе пока что один. Но мы — я и Юферов — на открытой местности, на самом виду у этого автоматчика.

И Юферов, который всегда быстрее ориентируется в обстановке, толкает меня. Здоровой рукой, сорвав съехавшую с плеча повязку, он показывает на небольшую впереди нас лощинку — чуть заметное углубление, где, считает он, более безопасная для нас позиция.

— Туда!..

Что Юферов говорит, я не слышу. Почти оглох. Но я понимаю его и так.

Патроны у нас уже на исходе. Осталась всего, кажется, одна полупустая коробка, а подносчиков нет, нигде не видно. Мы так увлеклись боем, так далеко выдвинулись вперед, что потеряли своих из виду, даже не заметив, как оторвались от взвода.

К тому же мы успели потерять много крови.

Кровь тоже, наверное, у нас на исходе. Все же ни это, ни что другое сейчас уже не волнует, не имеет для нас ровно никакого значения.

С этими стихами я познакомился уже после войны, Прочитал в поэтическом сборнике писателей-фронтовиков.

Прочитал и долго после этого ходил, помнится, под впечатлением: тот, кто их написал — Семен Гудзенко, рядовой Гудзенко, — находился в том жарком, памятном для меня бою где-то совсем близко, неподалеку от нас, воевал, может быть, в одном со мною и Юферовым пулеметном расчете...

Год рождения — 1924-й.

Место рождения — Удмуртская АССР.

Национальность — мариец.

Партийность — член ВЛКСМ.

Хочу подробнее рассказать о самом дорогом своем фронтовом друге Владимире Юферове. Я очень бы хотел, чтобы люди запомнили имя этого человека.

Юферов не был героем войны, не совершал никакого особенного подвига. Как подавляющее большинство солдат, он и не стремился прославиться. Просто он воевал, выполнял возложенные на него обязанности. И просто умер.

Я даже не знаю, не могу сказать, где и как встретил он свою смерть.

Пал на поле боя?

Скончался от ран в госпитале?

Я знаю твердо одно: умер он честно.

Мы встретились с ним в Ижевске, на призывном пункте. Вместе попали в Арзамас, в военное пулеметно-минометное училище. Оттуда, не проучившись и трех месяцев, выехали на фронт.

В стрелковом батальоне, куда весной 1943 года прибыла наша курсантская рота, нас распределили. Одних назначили командирами стрелковых отделений присвоив им звания младших сержантов, других — большинство — направили в пульроту.

Мне запомнились слова комбата: «Курсанты — золотой фонд армии» и «Успех стрелкового батальона в бою решает пулеметная рота». И то и другое имело прямое отношение ко мне, это я твердо запомнил.

Мы с Юферовым оказались в одном пулеметном расчете. Юферов — первым номером, я — вторым.