Александр Овчаренко - В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов [calibre]

6 ноября 1971 г.

Постоянный вопрос: «Что нового в литературе?» На его (в очередной раз) утверждение, что нужна литература мощных и глубоких синте­зов, я сказал, что огорчают вторые и третьи книги молодых авторов которые начинали талантливо.

— А по ним-то и можно только судить, насколько может быть серьезным писателем начинающий. В первой книге не все заслуга автора, многое — от деда, отца — понимаете, о чем я? А во второй книге проявляется по-настоящему, насколько глубоко копает писа­тель и способен ли он что-нибудь поднять с глубины.

Я сказал, что многого можно ожидать от средней генерации — Абрамова, Шукшина, Распутина, Бондарева, Белова, Астафьева...

— Да, это талантливые ребята. Но все зависит от того, сумеют ли они перевалить через описательность, орнаментику, выйти на подлинно психологические ситуации, передающие свое время, на емкий диалог, философские обобщения. Смогут ли совершенство­ваться, не щадя сил, остаться чернорабочами, каторжниками? Ис­кусство не выносит барства, гибнет от регалий. Оно требует беспре­рывного труда. Искусство — слово Божье. Чернила писателя не де­шевле крови, а талант — тяжесть, за небрежное отношение к нему надо наказывать.

— Л.М., сейчас много талантливых писателей, но где же великие? Я отношу Шолохова и вас к другому поколению, а где же великие послевоенных времен?

— Это сложный вопрос. Только время определяет величину того или иного таланта. Задатки у некоторых есть, но как будет? Трудно предвидеть.

1 ноября 1971 г.

Беседовали перед отъездом Л.М. в Югославию. Близится юби­лей Достоевского. Л.М. явно уязвлен тем, что ему не поручили доклада на юбилейном заседании. Представляю убожество этого доклада, выполненного порученцем ЦК. Я бы отказался, помятуя, что есть Леонов, для которого Достоевский понятнее и бли­же, чем для всех нас, хотя я тоже имею свое мнение об этом писателе. Смеется, узнав, что в Лейпциге был доклад «Достоев­ский и Леонов». Но поясняет: «Конечно, в своих произведениях я пользовался методом Достоевского, разумеется, по-своему, в своих целях».

15 декабря 1971 г.

По вечерам звонит Л.М. Собирается выступить перед молодыми писателями РСФСР. Волнуется: надо ли выступать? Не примут ли они это за попытку поучать? Все-таки решился выступить и ответить на вопросы.

Блестящее выступление на Пленуме, в котором он обобщает мно­гое из того, о чем говорил со мной. Есть и повторы, но Л.М. всегда допускает эти повторы — это его стиль в беседах.

Ответил на вопрос о начале творческого пути. Не раз я слышал об этом, но всегда это звучало как-то по-новому, с новыми красками.

О Достоевском не могу не записать.

— Мне всегда бывает не по себе, когда меня сравнивают с Досто­евским. Это, конечно, несравнимо. Но учился я у Достоевского, пользовался его методом, конечно, по-своему, со своими поворота­ми, в своих целях. Я очень хорошо понимаю то, чего боялся Достоев­ский. У одного из моих героев есть стихи: «За перевалом светит солн­це, да страшен путь за перевал». Вот это «за перевалом» я хорошо понимаю...

У советских писателей задача колоссальной сложности. Сложен материал. Народ наш имеет колоссальные интеллектуальные, душев­ные, моральные накопления. Существует громадный опыт, в кото­рый входит и Гражданская война, и пятилетки, и 1937-й год, и Хру­щев, и многое. И этот опыт ставит нас выше Европы. Об этом опыте нельзя сказать, хорош он или плох. Этот опыт требует художествен­ной обработки. И писатель, который сумеет правильно подойти к этому опыту, к этому материалу, сумеет возбудить его — такой писа­тель сделает величайшее дело. Такой опыт требует могучих синтезов.

Не забудем, что на кв. см ныне выпадает такое количество информа­ции, что все это в обычные формы не вмещается. Мне кажется, что надо искать какие-то новые средства. Самое же главное: все это дол­жно проходить предварительно через глубокое и всестороннее осмыс­ление. Оформлять же это надо не так, как когда-то Пильняк или Джон Дос Пассос... Язык наш могуч и может выразить все. Поэтому я отношусь отрицательно к конструктивизму и т. п. От авторов требу­ется большое повышение интенсивности слова... Важна также не только расстановка слов, но и словесная расстановка, умение использовать все цвета и все возможности, скрытые в слове. Ведь, когда мы говорим, мы же не говорим всего, что думаем. Но мы хорошо понимаем, о чем идет речь. Часто в пьесе герои повторяют общие слова, а за ними скрывается большой смысл. Поэтому я всегда говорю артистам: «Играйте суть, а не слова».

Чтобы быть на уровне сегодняшних требований к литературе, — не торопитесь!.. Когда у вас есть интересная тема, не торопитесь с ее реализацией... Нет хороших тем. Есть темы неплохие, но наполнять их нужно изнутри. Все зависит не от темы, а от того, чем вы ее наполните. Тема — как бутылка: одни наполняют ее вином, другие — водой. Писать же нужно с хорошим чувством неудачи. Художники растут на отчаянии. Конечно, Пушкин однажды бил в ладоши, Тол­стой говорил: «Хорошо написал, старик», но тут же зачеркнул напи­санное. Если художник испытывает полное довольство сделанным, о нем пора писать некролог...

Говорил о Горьком. На вопрос, как он оценивает им написан­ное, Леонов ответил: «Правду сказать, все, что я написал — все это испорченные замыслы. Есть неплохие страницы, но как их мало...»

Насчет критики заметил, что она «отучала меня писать», но «кри­тики приучили меня, прежде чем выходить в люди, долго осматри­вать себя в зеркало... за что я им благодарен».

13 марта 1972 г.

За эти месяцы часто говорили по телефону и общались, но я не записывал бесед. Прислал поздравительную телеграмму в день рож­дения, обещал прийти на юбилейный банкет. Сообщил, что избрали академиком Сербской академии. (Зато у нас он не академик, хотя кому бы быть им, как не ему!) 5 марта я должен был зайти к Л.М., он ждал, а я не смог из-за непредвиденных обстоятельств. И не смог позвонить, чтобы предупредить. Л.М. очень обиделся и не принимал моих объяснений и извинений. Наконец-то сменил гнев на милость. Давно мы не встречались, что-то он постарел заметно.

— Все думаю... думаю. Куда же мы идем? Люди пьют, очумело пьют. Уже за станками бывают пьяными, что случилось?

Я спросил:

— Может быть, исчерпаны ресурсы самой идеи социализма? Или что-то мешает этим ресурсам фонтанировать с такой силой, чтобы захватывать и увлекать? Или кто-то мешает? Посмотрите на руководящих товарищей, их соответствие нашей идее... А ведь от этого зависит ровность напряжения, которое создает вольтову дугу идеи и энтузиаз­ма миллионов.

Л.М. углубился в ассоциации идеи коммунизма и теорий физики.

— Да, не выгорел ли «водород» в идее коммунизма, которая Ле­ниным рассчитана на тысячи лет, а не на 20—30? Но идея предпола­гает в тех, кто ее реализует в жизнь, могучий интеллект и неиссякае­мую революционность, в чем Ленину не откажешь, а вот тепереш­ним ленинцам...