Александр Овчаренко - В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов [calibre]

— Крупный марксист, — прошептал мне Леонов.

— Знаю я этого марксиста — профессор Панцхава, заведует ка­федрой атеизма в МГУ, — ответил я. — А прежде работал в МОПИ и, говорят, хотел добиться присвоения имени Берия этому институ­ту. Я учился там, в аспирантуре, а он ведал кафедрой философии. Я к нему не имел никакого отношения, но моя невеста с ним не поладила в его аспирантском семинаре, о чем-то поспорила. Так он после моей зашиты, когда я уехал в Горький работать, объявил на ученом совете мою диссертацию космополитской. А тогда это было не шутка. Мой научный руководитель профессор Глаголев Н.А. и директор института Власов Ф.Х., писавший о вашем творчестве, защитили меня, но и они побаивались его связей. Так что этого «марксиста» я знаю давно.

Вошла Джуна и началось лечение. Я сидел на стыке 2-х комнат, у открытой двери.

— Войдите, — пригласила она меня.

— Нет, я здоров. Сопровождаю Леонида Максимовича и мою жену.

— Войдите, полечу.

— Благодарю.

Панцхава заговорил со мной, будто ничего между нами не было. Сказал, что лечится от зачатков болезни Паркинсона. Ираклию Анд­роникову помогло, Бруно Понтекорво — нет, и он едет в Италию. Ираклий же обрел сон, остроумие.

Леонид Максимович во время сеанса стоит, чуть наклонив голову направо, руки держит по швам. Погружен в себя, отрешен.

5 июня 1980 г.

Встретил у Джуны Р. Рождественского с женой.

— Помогает?

— Ираклию помогло. Он даже выступил с речью на юбилее М. Шо­лохова. Во всяком случае, не повредит.

Когда мы едем к Джуне на машине, которую берет Л.М. в Акаде­мии, то мы говорим обо всем.

Л.М. вспоминал, что Горький в беседе с ним говорил, что надо построить дом, собрать в нем народных лекарей, колдунов, знахарей и всех других людей этого рода. И пусть бы они на отдыхе поделились тайнами, секретами природы, которые сумели подсмотреть. Не все среди них жулики. Есть и очень талантливые люди, зоркие, проница­тельные. Л.М. добавил: — Многое упущено. Но пока не поздно, надо собрать урожай с этих стариков и старушек. Я, например, знал одного старика, обладавшего загадочной способностью по корню Петров крест предсказывать урожай следующего года. Суеверие? Ни­чего подобного. Народ приметил и проверил.

Л.М. спросил:— Слышали о деле Ишкова? О счете в швейцарском банке.

— Закрыто дело. Косыгин сказал, что верит в личную честность Ишкова.

— И тем не менее, если счет в швейцарском банке за проданную рыбу и икру, вы понимаете, что это означает: микроб остается жи­вым и в кипятке — значит, плохо наше дело.

— А разговоры о В. Распутине, который якобы пошел прогулять­ся в американских джинсах и за то, что не захотел их отдать, ему сломали ногу, проломили голову? Это страшно.

— А.И., как вы относитесь к Ч. Айтматову? Откуда такой успех у него?

Я объяснил, как считаю:

— Его герои выступили в неожиданном душевном богатстве. Джа­миля — вариант Наташи Ростовой. Открытия Шекспира и Толстого предполагается заново открыть в Киргизии. Подумать, какой про­гресс в результате революции! Мне кажется, что в его произведени­ях больше от прочитанных книг, чем от реальности. Но талантлив бесспорно.

— Я прочел повесть «Прощай, Гюльсары!» Это ловко написано. Автор талантлив, но во всем произведении элемент чистописания, книжности. Видите ли, киргиз вряд ли может так относиться к лоша­ди. Они едят лошадей. Любование конем хорошо для Толстого, анг­лийское седло, уздечка, прогулки на лошади. Крестьянин относится иначе. Киргизы — по-своему. И потом: иноходец запряжен в телегу? Чем же этот писатель так зацепил читателя?

— Этот вопрос всегда волновал меня. Я, например, не понимал причину успеха «Бронепоезда» Всеволода Иванова. Зажатый с двух сторон партизанами, Незеласов мечется туда-сюда. Он так много пролил невинной крови, что не ждет пощады от красных. И вот, чтобы остановить бронепоезд, на рельсы ложится китаец-красноар­меец. И бронепоезд останавливается. Помилуйте, да если бы на рельсы лег весь Китай с Индонезией впридачу, Незеласов, не задумываясь, переехал бы через них.

6 июня 1980 г.

Л.М. жалуется на общее состояние. Болят рубцы. Рассказывает, что его пригласил Левчев приехать в Болгарию, побеседовать с писателями. «Мне показалось, что он мне не симпатизирует. Но зачем тогда приглашать?»

— Понимает, что такое Леонов для славянских литератур. Писа­тель Леонов не зависит уже даже от вас.

— А.И., не будем строить иллюзий. Я же знаю, что меня здесь только терпят. Не понимаю только, почему ко мне настороженно относятся Астафьев, Распутин, Носов и другие писатели. Никто из них не пишет мне, ни один не прислал телеграмм к дню рождения.

— Л.М., я говорил об этом В. Распутину. Он сказал, что напи­сал, но не решился послать, чтобы не подумали, «что я набивался в знакомые». Все стесняются вас обеспокоить, это скромность, хотя я признаю, что она ни к чему. Лучше бы они оказали внимание и под­держку старшему коллеге.

— А как вы относитесь к Астафьеву, читали вы его произведения?

— Все читал и еще раз просматривал. Очень талантлив. Отличное знание жизни, материала, на котором работает. Сочный такой, кру­той язык. Но никак не могу понять, чего ему недостает? И куда он клонит?..

После сеанса у Джуны Л.М. рассказал несколько веселых анекдо­тов. Над одним из них мы очень смеялись:

— Дворничиха родила 9 детей. Соседи ее уговаривают: «Роди де­сятого, будешь мать-героиня». Да муж вон какой крючок, не мо­жет». «Уговори вон Ваньку». Уговорила за 200 рублей, но денег не было, дала расписку. Родила от Ваньки, а 200 рублей не отдает. Он заявил в суд, приложил расписку. Судья принял соломоново реше­ние: «Взыскать алименты!»

8 июля 1980 г.

Почти всю неделю сопровождал О.М. и Л.М. Леонова к Джуне. Л.М. стал очень капризен, ворчлив, исчезла будто появившаяся ве­селость. Все время стонет и жалуется; сидя в машине сзади, я вижу его серенькие волосики, пучками свисающие на шею, ставшую та­кой тоненькой, что ее можно охватить большим и указательными паль­цами. «Перешили все костюмы», — вздыхает он. О.М. поправляет ему галстук, он говорит. «Без жены — все так же, но все хуже: сороч­ка не так тщательно выглажена, прическа не та...»

О.М по дороге огорчается, что еще одну церковь не привели в порядок. Л.М. вспоминает, как у Горького на обеде уговаривал Л. Ка­гановича не разрушать Сухареву башню, а тот вопил: «Не могу, не могу, мешает движению». Потом рассказал, что Сталин спросил у него: «Леонов, Вы говорили о даче. Сейчас освобождается дача Ка­менева. Не займете?» Я ответил, что не хочу ничем быть связанным с этим именем. Он засмеялся и сказал: «Я тоже так думаю».

Между тем, у Джуны вижу многих литераторов. Феликс Чуев при­водит девочку, которую Джуна лечит от близорукости. Позавчера при­шла Белла Ахмадулина. Одета в белые брючки, белую курточку, блед­ненькая и измученная. Джуна вся в черном, тоже красивая, волевая.