Рональд Боброфф - Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Столыпинская политика избегания международных столкновений и внимания к внутреннему переустройству и обновлению основывалась на опасении, что новая война в ближайшее десятилетие выльется в новую волну революции [McDonald 1992b: 146]. Целью международных отношений являлось равновесие. Так что, сохраняя союзные отношения с Францией (договор 1894 года) и Англией (1907), параллельно Столыпин искал пути к укреплению отношений с Германией. Поиски увенчались успехом, и во время потсдамских переговоров в октябре 1910 года прошла встреча двух императоров, обсудивших интересы своих держав в Персии [Siegel 2002, chap. 4]. Сазонов понимал, что в сближении с Германией следует действовать крайне осмотрительно, – он намеренно отложил официальное вступление в должность, дожидаясь завершения потсдамских встреч, дабы первым же его официальным иностранным визитом не стал визит в Германию, что встревожило бы французов и англичан. И тем не менее в русско-немецких переговорах некоторые увидели подтверждение своих (беспочвенных) инсинуаций касательно «германофильства» Сазонова, не принимая никаких опровержений [35] См. [Lieven 1983: 38]; Chap. 89 // BD. 10.1; [Бьюкенен 1925: 78–79; Сазонов 1927: 38, 41; Siegel 2002: 90–92]. . В Париже и Лондоне, с другой стороны, отреагировали на русские объяснения потсдамских переговоров довольно настороженно.

Подобный акцент на мирных намерениях, впрочем, отнюдь не означал небрежения вопросами безопасности или армии страны. Плохо скрываемые опасения Франции и Великобритании по поводу укрепления русско-немецких отношений играли на руку Столыпину: ведь именно англичане с французами были кровно заинтересованы в том, чтобы Тройственная Антанта оставалась достаточно привлекательной и выгодной для России, чтобы предотвратить ее потенциальный дрейф к возрождению Союза трех императоров. Немецкие дипломаты также воодушевились после встречи в Потсдаме, с новой силой принявшись за расшатывание франко-русских отношений: раскол этого союза кратно улучшал стратегические позиции Германии ввиду устранения угрозы для нее войны на два фронта в случае конфликта с Францией.

Исходя из описанных соображений, Столыпин был вполне готов к определенному увеличению финансирования вооруженных сил. Так, председательствуя на межведомственном собрании в феврале 1908 года, он выразил согласие с тем, что нарастающий кризис на персидских границах требует усиления военного присутствия России на Кавказе [Mandelstam 1934:661]. Заботясь также о безопасности и на морских границах империи, обеспечивающих к тому же значимость России в качестве союзника, Столыпин поддерживал и развитие флота [Шацилло 1968: 82]. В августе 1909 года состоялось «особое совещание» с участием командования вооруженными силами и министров финансов и иностранных дел (отсутствующего Извольского заменял Сазонов), на котором Столыпин прямо высказался о необходимости создания «боевого активного флота», не ограничивающегося лишь миноносцами и подводными лодками. Новому флоту требовались мощные и крупные корабли, поскольку более скромные по размерам суда не могли противостоять могущественным морским противникам России. Впрочем, Столыпин предлагал с умом и осмотрительностью следовать современным течениям навализма, неоднократно подчеркнув, что первая задача русского флота именно оборонительная, ибо у России нет «наступательных целей» [36] Журнал Особого совещания по рассмотрению программы развития морских вооруженных сил России, 3 [16] августа 1909 г. Цит. в [Шацилло 1968: 323, 325]. О том, насколько непросто было Столыпину взять под контроль сухопутные и морские военные вопросы, свидетельствуют протестные замечания на том же совещании министра финансов Коковцова, заявившего, что никаких конкретных данных по строительству новых кораблей к нему не поступало, и посетовавшего, что «вот уже четыре с половиной года [после Цусимы], как объединенное правительство не имеет окончательной согласованной программы воссоздания флота». См. [Шацилло 1968: 327]. .

В отношении Турции и Черноморских проливов столыпинская политика также стремилась найти схожий баланс. С дипломатической точки зрения Столыпин надеялся успокоить волнения на Ближнем Востоке через укрепление двусторонних связей с Османской империей или даже привлечение Турции в некий панбалканский альянс или блок [37] МАЕ. Ра-ар 134. Panafieu v. 1. Panafieu – Pichon, 18 August 1909, Itr. 240. . Во-первых, подобная политическая структура снижала вероятность военных столкновений между турками и прочими балканскими народами. Ведь новая война вблизи границ России могла нарушить европейский мир, а значит, угрожала ей новой революцией. Во-вторых, создание балканского союза или конфедерации под эгидой России позволило бы препятствовать росту австро-венгерского и немецкого влияния на Ближнем Востоке, одновременно поднимая международный престиж России. В-третьих, Россия надеялась, что посредством вплетения Турции в более широкую и лояльную структуру Османскую империю удастся сохранить от крушения или дальнейшего отпадения ее территорий. Падение Османской империи представлялось несвоевременным, поскольку Россия пока еще недостаточно окрепла, чтобы защитить свои интересы в регионе [Бестужев 1931: 340].

С военной же точки зрения, хоть Столыпин и предпочитал уделять внимание внутренним нуждам государства, ситуация на Черном море вынуждала его увеличить ресурсы на обеспечение безопасности вдоль российских границ. Он полагал, что Балтийский флот должен быть мощнее и Черноморского, и Тихоокеанского, но что Черноморский флот должен быть «во всякое данное время» сильнее турецкого [Шацилло 1968: 331]. С середины 1909-го и в начале 1910 года в МИДе и на флоте сперва пошли слухи, а вскоре появились уже конкретные сведения, что Турция собирается либо перекупить уже заложенный для другой страны дредноут, либо же заказать новый [38] SHM. ВВ7. 132 d. Bompard – Pichon, 30 December 1909, dep. 604; MAE. NS. T. 162. № 31. Idem, 25 February 1910, tel. 77; O’Beirne – Grey, 30 August 1910, rep. 363 II BDFA. l.A. 6. № 38. . Россия столь мощными кораблями не располагала, и безопасность ее морских границ оказывалась под угрозой, на что министр иностранных дел и указал в обращении к морскому министру – адмиралу Воеводскому, посетовав на безынициативность российской политики на Черном море [Шацилло 1968:128]. Не дождавшись от Воеводского никакого ответа, Извольский (еще занимавший на тот момент пост министра) обратился напрямую к царю. На протяжении многих лет Николай II говорил о необходимости для России иметь в равной степени мощный военный флот как на севере, так и на юге страны, так что царь принял живое непосредственное участие в решении критически важных черноморских вопросов [39] MAE. NS. Russia 84. Belloy – Ministre des Affaires Etrangeres, 30 March 1908, dep.; [Шацилло 1968: 129]. . Однако даже личное вмешательство Николая мало повлияло на позицию Морского министерства.