Буйко Виктор - Сиреневый «Рай»

А детишки наоборот, как зверятки, визжали, колотили полицаев ногами, царапались, но всё же уступали силе и безвольно повисали на их руках.

– Проф-филактик! Отдэльно дети! Отдэльно мама! Потом-потом вместе! Порядок! Порядок! – гортанно орали мокрые эсэсовцы. Колонна мгновенно превратилась в ревущее раненое животное, извивавшееся и корчившееся змеёй, готовое в своём справедливом гневе на всё. Офицеры выхватили пистолеты из кобуры и стали размахивать ими в воздухе, уже обращаясь к полицейским:

– Ahtung! Оружие! Ahtung!

И теперь уже полицаи начали вскидывать карабины, щёлкать затворами и набрасываться на разъярённых и смертельно испуганных матерей. Они отрывали детей от трясущихся женщин и быстро удалялись с ними в сторону соседних кустарников. Крики и плач сотен несчастных жертв, казалось, раскачивали небеса и деревья.

В голове Хаи всё помутилось:

– Что это? Что делают эти люди? Чего они хотят? Зачем они тянут к себе хрупкие мокрые тела? Что они задумали? Зачем им наши дети?

Этя прижалась к матери и с ужасом следила за происходящим. Они стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что сейчас разделить их невозможно. Да и, наверное, не нужно. Этя была вровень с матерью и со стороны выглядела взрослой, но Ворон был начеку. Он показал на неё пальцем побледневшему, как полотно, Михаилу:

– Жидоф-фочку тоже тавай!

И сразу тот луч, который ещё недавно появился с небес оттого, что Мишка был с ней рядом, тут же потускнел и спрятался. Мишка знает, что происходит? И почему не улыбается? Ведь он идёт к ней! А Миша медленно приближался. Он понимал, что не сможет сейчас прикоснуться к Эте, силой потянуть её на себя, оторвать, увести. Всё это было выше его сил. Ворон тоже весь напрягся и, подняв к небу клюв, зорко следил немигающим птичьим глазом.

Мишка был уже совсем-совсем близко. А дальше произошло то, чего не ожидал никто. Объяснить это было невозможно, но Этя плавно и нежно сняла руку матери, вцепившуюся в её плечо, легонько отстранила от себя, поцеловала Хаю в лоб и твёрдо сказала, глядя в глаза:

– Это профилактика, мама! Я скоро!

А та, словно загипнотизированная, послушалась. Она ещё продолжала смотреть на дочь, но не произнесла ни звука. Её глаза были полны горя и слёз. Хая просто ослабила, разжала объятия и тут же медленно опустилась на колени…

Но Этя уже удалялась и не оглядывалась, она смотрела сейчас только на Михаила. Он же горящим взглядом словно просил её остановиться, не идти ему навстречу. Даже Ворон замолчал от этой необычной сцены и прекратил орать.

Пройдя рядом с возлюбленным, девушка направилась прямо к кустам. За ней, спотыкаясь, шёл Михаил. Было странное ощущение нереальности происходящего. Будто нет больше здесь никого вокруг. Только он и она. Они ступали медленно и отрешённо. Было ясно – впереди неизведанное. На минуту выглянувшее из-за туч солнце, дождливый день, мать, крик и стон вокруг с каждым шагом отдалялись теперь от них. А впереди, за пеленой дождя, маревом тумана, расступавшимися как по волшебству перед ними кустами, уже открывалась бесконечная даль. Этя шла с поднятым к небу светлым лицом, и казалось, что она ищет или уже нашла на нём что-то хорошее. Слабая улыбка застыла на её лице, как маска. Даже Михаил сейчас стал другим. Он выпрямился, даже порозовел и, глядя на любимую, приободрился. И снова особенным блеском загорелись его глаза.

Да, что там впереди, они не знали. Но как же было здорово, что они наконец-то вместе! Словно в долгом бесконечном сладком сне. Им обоим сейчас казалось, что там их ждёт новая неведомая жизнь, и никто уже не сможет им помешать, разлучить их…

Так они подошли к краю ямы.

Она впереди, он на несколько шагов сзади, и остановились. Сквозь застилавший глаза дождь он видел перед собой её плечи в промокшей кофте и прилипшие к шее завитки тёмных волос. И тут ему вдруг стало страшно. Дальше идти было некуда.

Этя обернулась. Теперь они стояли друг перед другом в нескольких шагах. Она провела ладонью по лицу и зачем-то коснулась её языком. Солёная! Этя поняла, что плачет. Зачем? Ах да, ведь рядом горе, крик, стон, плач. И опять всё это показалось ей сном. Но теперь уже страшным, злым, мокрым, холодным наваждением.

На поляне, невдалеке от них, с пистолетом, широко расставив ноги в сапогах, стоял, как чёрное злое изваяние, Ворон. Вдруг стало явным происходящее вокруг. Из пелены дождя откуда-то сбоку появился полицай. Он медленно нёс, держа за ножку, захлёбывавшегося в плаче младенца. За ним шёл ещё один, на ходу обыскивая кулёк с уже хрипящим крохой.

– Пустой… – разочарованно сказал он, отбрасывая в сторону одеяла и пелёнки, словно ожидал увидеть там драгоценности. Но их там не было…

– Прост-т-то! Фниз бро-ось! Не-е нато стрелпа! Копай теп-п-перь! – командовал Ворон.

И полицаи, покидав вниз младенцев, ухватились за лопаты и стали бросать вдогонку комья земли.

Что-то ужасное прокричал, обращаясь к Мишке, Ворон:

– Сейча-а-ас! Тепе! Таф-фай!

Михаил услышал его резкий звериный окрик, и это совсем смяло мысли, вмиг раздавило стержень внутри его самого.

«Что-о-о-о?!? Это он мне-е-е?! Но я не убийца и не палач!» – закричало откуда-то изнутри, а сердце забилось мелко-мелко, будто дребезжало или захлёбывалось.

Теперь Ворон злобно подался к Михаилу:

– Фед-ди, дафай жидоф-ф-фочку сюда!

Он взвёл курок пистолета.

Миша непонимающе, будто услышал какую-то бессмыслицу, поглядел на Ворона, а тот с перекошенным ртом продолжал орать:

– Дафай, свинья, жидоф-ф-фку фед-ди сю-юда!

Миша резко вскинул карабин, но в эту же секунду прозвучал хлопок выстрела, и он рухнул на землю.

Два полицая по кивку Ворона деловито подняли выпавшее оружие и откинули в его сторону. Потом взяли тело, подняли над обрывом…

Этя подошла к краю сама. Глаза смотрели вниз, там был он. Красивый, но мёртвый. Когда прозвучал выстрел, она не услышала и совсем не почувствовала боли.

Они лежали рядом, а под ними шевелилась сырая земля и, тихо всхлипывая, хрипели младенцы.

Солнце зашло за тучу, стало совсем темно…

Едва дочь скрылась за кустами, Хая закричала. Крик получился гортанным и не был похож на рыдания или страх. Так кричат раненые птицы. Ещё так плачут чайки над штормящим морем. Все оглянулись на неё. Хотя вокруг не смолкали причитания и стоны, её крик заглушил остальные. Женщины на какое-то время даже притихли…

А она медленно начала оседать, сползать, словно по скользкой каменной скале, вниз. Руками Хая судорожно хваталась за воздух, ища в нём опору, спасительную верёвку, шанс, чтобы остановиться и не падать. Но не смогла, а только скользила и кричала. Вот она упала на мокрую траву и уткнулась в неё лицом. Там, в траве, она затихла и стала беззвучно плакать. Капли дождя по мокрым волосам стекали на щёки, смешивались со слезами и падали на землю.