Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

…Сегодня приказом фронта сотни бойцов, командиров дивизии награждены орденами Союза. Два дня тому назад и я награжден третьим орденом Красного Знамени.

…Я думаю, скоро моя дивизия должна быть гвардейской, есть уже три Героя. Наш девиз — быть всем героями… Следи за газетами.

…Очень по вас соскучился, но скоро конец фашизму, тогда опять будем строить великое здание коммунизма».

Гибель Панфилова потрясла всех.

Дмитрий Лавриненко и Миша Новичков вышли из командного пункта сразу за штабистами Панфилова и видели смерть генерала.

Миша, не стесняясь, плакал, уткнув лицо в снятую шапку, а Дмитрий стоял рядом с ним и растерянно смотрел вслед офицерам, уносящим Панфилова.

Почудилось ему вдруг, что это несут тело его отца, зарубленного белобандитами, стекают на снег алые, словно рубиновые бисеринки, капельки крови, белая конница с победным улюлюканьем уходит в степь, а отомстить за отца некому. Хрустнули суставы в побелевших от напряжения сжатых кулаках Дмитрия, и такая охватила его ярость, что нестерпимо захотелось сейчас же, сию секунду врезаться в самую гущу врагов и бить их, бить, не переставая, пока будут силы.

— Командир, танки! — вывел его из оцепенения резкий крик Бедного. Дмитрий оглянулся. Из леса прямо на поляну, где располагался штаб Панфилова, выползло восемь фашистских панцирников. Раздумывать было некогда. Надо было во что бы то ни стало остановить врага. Лавриненко хотел по привычке крикнуть: «Заводи!», но увидел, что приказ не нужен — стоявшая рядом тридцатьчетверка уже готова к бою.

Машина сорвалась с места и, стремительно набирая скорость, оставляя за собой снежный шлейф, ринулась навстречу врагу.

Белая тридцатьчетверка открыто, без выстрелов летела прямо на вражеские танки. Немцы, то ли опешив от такой дерзости, то ли решив, что на танке торопятся к ним парламентеры, перестали стрелять, сбавили скорость. Между тем расстояние между советским танком и восемью неприятельскими машинами быстро сокращалось. А когда до фашистских танков осталось всего несколько десятков метров, Лавриненко приказал водителю резко остановить тридцатьчетверку и, едва та, прочертив на мерзлой земле две короткие черные дорожки от гусениц, замерла на месте, один за другим прогремели подряд семь выстрелов.

— Это вам, сволочи, за Панфилова, получайте, гады! — И Дмитрий снова нажал на педаль спуска, но на этот раз снаряд разорвался в перегревшемся стволе танка.

— Командир, горят фрицы! Семь танков горят! Вот это да! — восхищенно воскликнул Бедный, никогда еще не видевший такого результата. Но Лавриненко уже не слушал его. Отпрянув от прицела, он вдруг в ярости крикнул: «Куда, собаки?! Жить хочется?! Не выйдет!..»

Не успели танкисты сообразить, в чем дело, как Лавриненко, выскользнув в тесное отверстие люка и выхватив пистолет, уже гнался по заснеженному полю за четырьмя немцами, которые выскочили из горящих танков и теперь удирали к лесу. Туда же отполз восьмой танк с желтым крестом.

Громко скрипел под ногами Дмитрия снег, сапоги скользили по обледеневшим кочкам, а он бежал за немцами, то и дело останавливался, навскидку стрелял им вслед и вновь бежал.

Одного из вражеских танкистов Дмитрий начал настигать метрах в пятидесяти от первого зажженного танка. Тот, поняв, что ему не уйти, остановился и, повернувшись к Лавриненко, вскинул пистолет. Но Дмитрий выстрелил первым. Однако и фашист, падая, успел все же спустить курок — пуля сорвала с головы Лавриненко шлем. Не обратив на это внимания, Дмитрий перезарядил пистолет и продолжил погоню.

Двух других гитлеровцев его пули настигли в нескольких десятках метров от леса. Последний же фашист оказался «легким на ноги». Его сухая, туго перетянутая ремнем фигура все больше и больше удалялась от Дмитрия. «Не догнать», — понял он. И тогда Лавриненко резко оборвал бег, поднял пистолет, тщательно прицелился и, замерев на мгновение, спустил курок. Немец дернулся, сделал еще несколько шагов и, ухватившись за тонкую вершину небольшой елочки, медленно повернул к Дмитрию лицо с застывшей на нем жуткой гримасой звериной злобы, ненависти и боли. Он попытался было выстрелить, но пошатнулся и, вскинув руки, навзничь повалился в снег.

Погоня кончилась. С Дмитрия сразу спало напряжение, и он стоял теперь неподвижно, опустив пистолет, и опустошенно смотрел куда–то поверх распластавшегося у сломанной ели врага.

Сзади, в нескольких шагах от него, остановилась тридцатьчетверка. Когда танкисты увидели, что их командир погнался за фашистами, они хотели было ударить по гитлеровцам из пулемета, но побоялись задеть Дмитрия, а пока танк петлял между горевшими машинами, с вражескими танкистами было уже покончено. Дмитрий не спеша подошел к тому месту, где упал шлем. Подобрал его, тщательно стряхнул снег и, пригладив успевшие схватиться ледяной скорлупой волосы, надел.

Он уже закрывал за собой люк башни, когда в нескольких метрах от танка раздался оглушительный взрыв.

Из леса выползало еще девять вражеских машин.

— Назад… — успел лишь скомандовать Дмитрий, но в следующую секунду тридцатьчетверку потряс мощный удар. Один вражеский снаряд разорвался прямо в машине, второй угодил в трансмиссию. Танк загорелся.

Задыхаясь от едкого дыма, сбивая с горящей одежды пламя, из люка вылезли двое: Лавриненко и Федотов. Механик-водитель и радист остались в танке. Дмитрий снова вскочил на броню, наклонился в проем люка и окликнул товарищей. Но никто не отозвался. Тогда он протянул руку в пыщущее жаром нутро горящей машины и, нащупав воротник радиста, потянул на себя. Вместе с Федотовым они вытащили раненого Шарова. Быстро отнесли его подальше от танка, положили на снег. Дмитрий снова бросился к машине, однако Федотов успел схватить его за рукав, крикнув:

— Поздно, командир!..

Но Дмитрий рвался к танку, кричал срывающимся голосом:

— Я приказываю!.. Там Бедный!..

Тогда Федотов изо всех сил дернул Дмитрия на себя, тан–кисты упали, и в это время воздух потряс сильнейший взрыв — это начали рваться оставшиеся в тридцатьчетверке снаряды.

Немецкая колонна, выйдя из леса, сразу наткнулась на семь своих горящих машин, и фашисты, подумав, видимо, что дорогу здесь прикрывает большая группа советских танков, повернули назад. А Лавриненко и Федотов принялись искать хоть какой–нибудь транспорт, чтобы доставить раненого стрелка–радиста в санчасть.

Юное лицо Шарова было мертвенно бледным, он умоляюще смотрел на своих товарищей и тихо, совсем по–детски стонал.

Лавриненко, оставив с раненым Федотова, побежал в деревню, чтобы там искать помощи. Ему повезло — у одного из крайних дворов стояла запряженная в сани лошадь. Дмитрий сдернул с изгороди вожжи и погнал и без того перепуганное взрывами животное к лесу.