Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

А я вот недавно получил письмо от своего однополчанина из Ленинграда Василия Фомича Казарцева. Вспоминает он в нем, как их отряд на перевал шел: «Когда начали подъем в горы, — пишет, — вдоль всего пути по обе стороны от узкой, в один след, извилистой тропы попадалось много припорошенных снегом трупов гитлеровцев, которых убрать не успели. Бросилось в глаза, что ни на одном из них не было обуви. В это же время с перевала спускалась навстречу нам группа раненых. Смотрим, и те все без обуви, а ноги у бойцов обмотаны какими–то тряпками, обрывками палаток, шинелей, гимнастерок. Сначала не могли понять, в чем дело, а когда сами поднялись на перевал, все стало ясно, — оказалось, что английские ботинки с шипами, в которые были обуты наши бойцы, об острые камни и куски льда быстро рвались, и их вскоре приходилось выбрасывать. Поэтому солдаты, спускавшиеся вниз, обувь, которую еще можно было носить, отдавали тем, кто оставался на перевале, а сами уж как–нибудь в «обмотках» старались выдержать переход вниз, до санчасти».

— Видно, больной занозой сидит этот жуткий эпизод в сердце моего товарища, — сказал Мысин, — раз через столько лет в первом же письме он вспомнил именно о нем. Я же, попадая в горы, каждый раз вспоминаю страшный ночной бой за высоту 3447.

…Над седловиной перевала Нарзан есть скала, по конфигурации напоминающая сторожевую вышку. С нее был отличный обзор, и можно было простреливать очень большую площадь. Это и есть эта высота. Кто владел ею, тот полностью контролировал все проходы через седловину перевала. Заняв эту высоту, фашисты могли через хребет спуститься к реке Бзыбь и проникнуть в тыл наших войск, оборонявших перевалы Наур, Санчара, селение Псху, а также через перевал Аданге выйти в Марухское ущелье.

В середине октября с Марухского перевала разведка вдруг сообщила, что на этой высоте замечено передвижение немцев. В ту же ночь по тревоге был поднят наш взвод. Перед двадцатьюсемью солдатами поставили задачу — сбить фашистов с высоты.

Командовал операцией заместитель командира полка майор Кириленко, или, как его прозвали за отвагу и непоседливость, «Майор Вперед». Он разбил смельчаков на три оперативные группы, каждая из которых должна была действовать самостоятельно и скрытно. Наиболее пологий подъем на высоту находился со стороны немцев, но перед этим по узкой ледовой кромке надо было преодолеть очень сложный путь под водопадами. По этому маршруту повел свою группу политрук Селищев. Группа же разведчиков, в которой был я, должна была ударить по немцам со стороны ледника. Но самый опасный и сложный участок достался группе под командованием старшины Липатова: бойцам надо было брать высоту в лоб, что значило карабкаться на почти отвесную, в несколько десятков метров, обледеневшую стену.

Главным во всей этой операции была внезапность, поэтому перед тем, как выйти на задание, нам приказали действовать быстро, но бесшумно. Между собой мы договорились, что, если кто–то даже сорвется со скалы или провалится в пропасть, голоса не подавать.

…Наступила полночь. По небу медленно плыли плотные облака, сильного ветра не было, но час от часу крепчал мороз; мы, разведчики, весь день пролазившие по снегу в поисках путей наступления, так и пошли на задание в насквозь промокшей, задубевшей на морозе одежде. Сушиться было некогда, но то ли от волнения, то ли от нервного напряжения казалось, что на промерзшем теле выступили капельки пота.

Подъем был тяжелым и опасным, особенно для первых двух групп, но к вершине все мы должны были подойти одновременно, чтобы вместе вступить в бой. Луна, к счастью, в эту ночь была закрыта тучами. Над зияющими внизу глубокими пропастями, по наплывам и скользкому леднику, цепляясь окоченевшими, окровавленными пальцами за каждый выступ скалы, мы медленно двигались к цели. Наконец, преодолев два последних крутых скальных выступа, наша группа поднялась к вершине. Только тут, измученные, обессилевшие, в изодранной о камни одежде, мы смогли немного передохнуть в ожидании сигнала к атаке, который должна была подать последняя группа, преодолевавшая самый трудный подъем.

В два часа ночи над снежным безмолвием гор взвилась ракета. Бой начался внезапно. Фашисты никак не ожидали нападения в такое время, да еще со стороны отвесных скал, и от растерянности не смогли оказать сопротивления. Путь к отступлению у них был единственный — пологий спуск к водопаду. Вот туда–то они и бросились, но напоролись на кинжальный огонь группы политрука Селищева. Вскоре для захватчиков все было кончено.

Утром мы подсчитали результаты этой операции. Фашисты потеряли на высоте 29 человек убитыми, среди них один офицер. На огневых позициях немцев осталось два пулемета, много автоматов. Понесли потери и мы. Среди трех погибших бойцов был и мой земляк Василий Кульнев из станицы Удобной.

На следующий день с утра немцы дважды пытались сбросить нас с захваченной высоты, но это им так и не удалось.

Через день Кириленко приказал первой и третьей группам спуститься вниз, на перевал, а нам остаться для обороны занятого рубежа.

Здесь, на высоте почти три с половиной тысячи метров, начал усиливаться ветер, крепчал и без того жгучий мороз, со скал срывалась колючая поземка. Пришлось бойцам вырыть в снегу норы, залезть в них, завернуться в палатки, зажечь свои «жми–дави» и так ждать погоды. Посты менялись через каждые двадцать минут, поскольку при страшном ветре, да еще морозе около сорока градусов, дольше люди выдержать не могли. Однако и в этих снежных норах мы не знали покоя. Донимали вши. Ведь уже много недель никто из бойцов не мог даже мечтать о хотя бы примитивной бане. Эта проблема была решена несколько позже, когда на Наур прибыли бойцы–осетины. Они рассказали, что их охотники и пастухи, надолго уходя в горы, используют для нагрева воды любую емкость: небольшие выемки в скальной породе или хотя бы деревянные бочки. Технология приготовления горячей воды оказалась очень простой: в емкость наливают воду, а затем на костре разогревают камни и бросают их туда до тех пор, пока вода не закипит. Кстати, происходит это очень быстро. У местных пастухов нам удалось раздобыть две кадки, и с того времени баня по–осетински работала постоянно, хоть частично спасая нас от вшей и простуды.

— Да, все это было… — раздумчиво сказал Расторгуев. — Как не хочется ворошить прошлое, но оно часто возвращается к нам в памяти и стоит перед мысленным взором, будто только что прожитый день. И никуда от этого не денешься. Тогда, в 1942 году, мы были молоды, горячи, нетерпеливы и уверенны в себе настолько, что не допускали даже мысли, что нас могут побить, сломать, победить. Потому и не прощали врагу никакого высокомерия, ничего, что задевало бы нашу гордость. А фашисты иногда предпринимали против нас этакие психические атаки, которые, как они, видно, считали, должны были подорвать у нас веру в победу.