Филиппов Филиппов - Не померкнет никогда: повести и рассказы

Помнится, мы держали оборону у небольшого озера, что расположено недалеко от истоков реки Псыш. До этого несколько дней здесь шли жестокие бои, и с боеприпасами мы сильно поиздержались, а обоз с подкреплением еще не подошел, поэтому бойцам было запрещено тратить попусту пули и мины, чтобы пустить их в ход лишь в случае, если немцы полезут в атаку.

Не знаю уж, догадывались ли гитлеровцы о нашем бедственном положении с боеприпасами, а только вести себя они стали вызывающе: открыто прогуливались у нас на виду, усевшись где–нибудь на высокой скале, пели песни под губную гармошку, по утрам стали в нашу сторону выбегать на зарядку к озеру, а помывшись и позавтракав, начинали играть в футбол на небольшой ровной площадке недалеко от воды. Словом, вели себя так, будто хозяева тут они, а мы вроде бы ничто, пустое место. У меня внутри все закипало, когда я видел это. Так и хотелось поднять ребят в атаку и наказать проклятых Гансов за их высокомерие. Но мы понимали, что делать этого нельзя, чтобы не спровоцировать бой до прихода обоза с боеприпасами. Но некоторые наши бойцы все же не выдерживали, и, когда гитлеровцы хохоча гоняли по каменистой поляне мяч, у кого–то ненависть брала верх над запретом, и в голдящую толпу эдельвейсовцев летела мина.

Место у озера было хорошо пристреляно, поэтому после каждого такого матча фашисты уносили с футбольного поля два–три трупа, а у нас после того, как заканчивалась ответная стрельба со стороны немцев, провинившийся боец получал взбучку. Зато на несколько дней у фашистов пропадала охота к занятиям спортом. Потом все начиналось сначала. Странно как–то все это выглядело…

— Да, в первые недели боев здесь, на перевалах, немцы действительно вели себя, как дома, — продолжил мысль Расторгуева Мысин. — Надеялись, видно, на свое отличное альпинистское снаряжение, на специально сделанное для ведения боя в горах оружие, на хорошее знание Кавказа. Ну и, конечно, им были известны наши проблемы. Недооценивали они только одного — храбрости наших солдат, готовности отдать жизнь за каждый камень своей земли даже здесь, в заоблачных высотах.

В середине ноября нам, почти половине взвода, поставили задачу выяснить, как удалось немцам пройти незамеченными в обход основных троп на перевалы Аданге и Химса. Мы должны были спуститься в ущелье Чертова мельница и выяснить, возможно ли проникновение врага на левый фланг оборонного рубежа Марухского перевала. Трое суток, почти без отдыха, не считая, конечно, привалов на ночь, шли мы по глубокому рыхлому снегу, утопая в нем по пояс, преодолевая снежные завалы, каждую секунду подвергаясь опасности оказаться под снежной лавиной. Наконец, к исходу третьих суток, совершенно измученные невыносимо трудным переходом, едва держась на ногах от усталости, мы вышли на юго–восточную сторону урочища Кизгыч. Осторожно стали спускаться по лесистому склону. У голодного человека, видимо, всегда сильно обострено обоняние. Вот и мы тогда, как только вошли в лес, почувствовали запах дыма. Насторожились. Командир выслал вперед дозор. Заняли круговую оборону. Продукты, которые нам смогли выделить на дорогу, кончились давно, зато боеприпасов было достаточно, и мы готовы были к затяжному бою. Солнце уже коснулось вершин гор, когда через два часа вернулись наши разведчики. Они рассказали, что внизу, в ущелье, стоит какой–то небольшой гарнизон немцев. Вырыты четыре землянки, во всех топятся печи, гитлеровцы ведут себя спокойно, видимо, живут тут давно и нас, конечно, не ждут. Ребята насчитали около десяти солдат, все они, правда, хорошо вооружены. Но, как бы там ни было, этот лагерь мы решили уничтожить. Бесшумно подползли поближе к землянкам.

Один разведчик, аварец по национальности, спустился к тропе, по которой прохаживался часовой, и стал прищелкивать языком: цок–цок–цок. Фашист постоял, посмотрел в его сторону и пошел полюбопытствовать: что за звук раздается из кустов? Немец, видимо, почувствовал в незнакомых звуках что–то недоброе: вскинув автомат, он, медленно крадучись, стал приближаться к тому месту, где спрятался наш разведчик. Момент для нападения был самый подходящий. Из землянок никто не выходил, а часовой, отвлеченный аварцем (к сожалению, не помню его фамилии), повернулся к нам спиной и тоже шел в сторону от лагеря. Но не успел он пройти и нескольких метров, как в землянки захватчиков полетели наши гранаты. Из них один за другим стали выскакивать полураздетые фрицы, которые тут же попадали под наш автоматный огонь.

Однако, решив уничтожить этот лагерь, мы сильно рисковали. Во–первых, фашистов оказалось не десять, как насчитали наши разведчики, а вдвое больше; во–вторых, неизвестно, были ли рядом более крупные силы врага. Поэтому надо было молниеносно провести операцию, получить необходимые разведданные и как можно быстрей бесследно исчезнуть, чтобы не дать врагу возможности организовать погоню. Однако часть немцев все же успела скрыться в лесу. Ночью преследовать их было бесполезно, и мы принялись искать нужные нам трофеи. В землянках оказалось много продовольствия. Мы взяли документы убитых фашистов, которых насчитали 14 человек. У одного офицера была полевая сумка с картами и какими–то документами. Взяли в этом бою и языка. Потом мы быстро нагрузились продуктами и двинулись назад. Выяснилось, что пленный отлично знает здесь тропы. У водопада он показал нам подскальный лабиринт, через который немцы, видимо, и просочились в октябре в глубь перевалов. По тропе, указанной фашистом, мы быстро миновали опасный участок и уже на рассвете оказались в расположении нашей обороны. Задание было выполнено. В часть мы вернулись не с пустыми руками.

На Наурский перевал туристическая группа поднялась к вечеру второго дня восхождения. И тут сразу же открылась удивительная картина, увидеть которую можно только в горах. На восточных склонах, откуда пришли туристы, в узких долинах рек уже был вечер, спускались густые сумерки, а впереди, где за горным перевалом плескалось Черное море, еще вовсю светило ласковое предзакатное солнце, и его лучи на фоне потемневшей восточной части неба золотом высветили самые высокие пики гор. Вышла группа на перевал, остановились ребята, завороженные этим удивительным зрелищем.

…На следующий день встали до рассвета. Да, собственно, и поспать–то в ту ночь никому как следует не удалось. Еще с вечера стал подниматься холодный, пахнущий снегом ветер, ночью разразилась гроза, застучали по крышам палаток крупные капли дождя. Внезапные вспышки молний то и дело выхватывали из темноты гигантские нагромождения камней, а через секунду в воздухе с невероятной силой начинал грохотать гром.

От сильного порыва ветра в лагере сорвало две палатки, и потерпевшим пришлось втиснуться в уцелевшее жилье. Так все вместе, ветераны и молодежь, просидели до обеда, ежась от холода, вслушиваясь в жуткую музыку разбушевавшейся природы. А утром, обсуждая события бессонной ночи, кто–то из ребят сказал: