Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

– А почему поехали не в Россию, а на Украину?

– Тогда Россия была для всех, все в неё рвались. В Россию – это было очень дорого. А у нас друзья семьи были с Луганска.

– В Луганске кто тогда по большой части жил – украинцы, русские? На каком языке они разговаривали?

– В Луганске всегда говорили на русском языке – это был приоритет. Государственным языком считался, конечно, украинский, но все и всегда разговаривали на русском. Совещания в обладминистрации проходили на русском языке. Старались разговаривать на украинском, только когда Тимошенко приезжала в регион и все пытались ей соответствовать.

– Учебники были уже с украинской историей?

– Да, конечно. У нас были предметы «украинский язык» и «украинская литература». Я был освобождён от них, но посещал эти занятия. Мне было интересно. Мне языки легко даются. Я ведь жил на Украине, было естественным выучить язык. Но, преподавая остальные предметы, все учителя разговаривали на русском. Мы заполняли тетрадки по-русски, хотя вывеска на фасаде школы была на украинском.

– Какая-то политизированность чувствовалась тогда?

– Нет, у нас этого не было. В Киеве национализм и политизированность больше ощущались. Национализм, но без фанатизма. Это ощущалось и когда я путешествовал по Украине: я был во Львове, в Запорожье, в Виннице. Мне было интересно посетить разные регионы, узнать культуру страны. Там это ощущалось, в Луганске – никогда. В Донецк я тоже приезжал. Здесь был единственный «Макдональдс» на тот момент, и мы со студенчеством, конечно, мотались сюда, это был такой фетиш. Здесь было точно так же всё на русском, всё просто, никакой политизированности. Атмосфера была – люди просто жили. Такое цивилизованное, красивое село, которое превратилось в город.

– В Луганске я закончил Машиностроительный институт; когда поступал – это ещё был Машиностроительный, а когда заканчивал – университет им. Владимира Даля, экономический факультет, международные отношения. Периодически я ездил в Грузию, и с каждым разом мне было всё тяжелее: я понимал, что мне сложно общаться с ровесниками, потому что они остаются на том же самом, прежнем уровне. Образования они никакого не получали. Если и учились в ВУЗах, то эта учёба носила символический характер: друзей проведать, потусоваться в центре города.

У нас в семье русский язык никогда не был второстепенным. Он был вторым главным, и я с детства разговаривал на русском, родители разговаривали свободно, бабушка с дедушкой. У меня дедушка был военным лётчиком, служил в России. Поэтому русский язык был абсолютной нормой. Ну и до развала – все разговаривали на русском языке – дети, взрослые.

– А сейчас?

– Весь бизнес построен либо с Украиной, либо с Россией, либо с Белоруссией, либо с Казахстаном: страны, где разговаривают на русском. В Белоруссии никто не захочет разговаривать на английском, просто потому, что его мало кто знает. В Казахстане ещё меньше. Мои сверстники в Грузии сейчас платят деньги репетиторам для того, чтобы выучить русский язык. Учительница русского сегодня в Грузии зарабатывает больше, чем учительница английского, потому что учителей мало.

Я заказал себе пива и рюмку водки, а Теймураз – чай.

Он отвечал размеренно, никогда не повышая голоса – не то, чтоб отстранённо, но не вкладывая в рассказ какие-то явные эмоции. Даже когда подробности начнутся вовсе обескураживающие, а события приобретут характер откровенно трагический, голос и манера его речи не изменятся.

– 14-й год, Майдан – где эти события вас застали?

– Я работал экономистом в Москве, в логистической компании. Для меня военная ситуация была достаточно далёкой, политикой я тоже не интересовался до такой степени, чтоб проявлять какую-то активность…. Но когда начались волнения непосредственно здесь, по телевидению рассказывали про перестрелки – для меня это стало шоком. Применяется авиация, тяжёлая техника: дикость. Мне, как человеку, который жил в этих местах, всё происходящее было очень сложно представить. В голове у меня была полная каша – я ничего не понимал. Зато знал, что могу сам поехать и посмотреть. Всё получилось очень просто: я купил билет на самолёт из Домодедова до Борисполя. Это было в апреле 14-го. На работе я взял себе выходные за свой счёт. У меня ещё работа такая, что я могу себе позволить выходные брать и вести какие-то дела удалённо. Но… как говорится: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах. Я не представлял, что это может растянуться на такое количество времени. Я взял неделю, и с запасом ещё вторую. Почему я взял две недели? Ну, думаю, приеду, увижу всё, – но у меня же ещё есть друзья студенческие, с ними нужно встретиться. У меня с собой была одна сумка, в ней сменное бельё и банка витаминов. Думал: ну что там ещё надо на две недели?..

(…Теймураз вернётся домой только через год. Вернее сказать, никакого дома у него уже не будет.)

– В Киеве всё было прекрасно, – рассказывает он про впечатления весны 2014-го. – Киев жил своей жизнью. Из Киева я купил билет на поезд до Луганска. Проводницы, которые сами были из Луганска, сказали, что там ничего особенного не происходит. Сидят люди в здании СБУ, забаррикадировались, и всё. Подъезжаем мы к Славянску, остаётся там сколько-то километров, – пассажирам говорят, чтобы они к окнам не подходили, сидели по своим местам: в Славянске стреляют, там всё серьёзно. Я спросил у проводницы, когда будет следующий поезд. Мне сказали, что будет вечером, тоже проходящий в сторону Луганска. Ну, думаю, выйду тогда, всё равно мимо проезжаю. 15 апреля в 7:30 я вышел со своей сумкой в Славянске.

Я бороду носил всегда. И примерно в таком же, как сейчас, виде, только с короткой причёской, я иду по Славянску: всё мирно, тихо, город убирают, люди куда-то идут по своим делам – кто на работу, кто на учёбу. Я купил кефир, сижу, пью. Думаю: сейчас народа станет побольше, поговорю с людьми. Но мне уже было понятно, что ничего здесь не происходит. Просто блокпосты поставили, ну, ребята в балаклавах стоят там, с дубинками. Тогда ещё оружия не было; щиты, палки – выглядело это всё достаточно смешно: какая-то игра «Зарница» мальчишечья. Думаю: вечером уеду. Допил кефир, и решил пройтись дальше по улице. Прошёл метров двести, до первого блокпоста на выезде из города.

…Так вышло, что я приехал в тот день, когда должны были хоронить ребят, которых расстреляли на блокпосту. Мимо проезжала машина, расстреляла их – молодых жителей Славянска.

– Тот самый случай, когда нашли визитку правосеков – все тогда издевались над этой новостью, а потом выяснилось, что визитка всё-таки была… – вспоминаю я.

– Меня на блокпосту остановили, попросили показать документы, досмотрели личные вещи. Я совершил глупость, когда сказал, что просто приехал посмотреть. Слово «посмотреть» после расстрела тех ребят, конечно, вызвало у них внутреннюю агрессию. Говорят – вы тут ходите, смотрите, потом приезжают люди, стреляют. Они вызвали микроавтобус и меня повезли в здание СБУ на проверку. Там я провел 42 дня – в подвале СБУ у товарища Стрелкова.