Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны: 2013-2021 [litres]

– Самая стрёмная ситуация на этой войне где у тебя была?

– А вот в Ямполе была ситуация: когда мы приехали и случилась вторая атака.

Ну, чтоб вы понимали: на весь Ямполь приехал Камаз моторовцев – а там настолько большая территория, что это просто ни о чём.

Я был в расчёте АГС – у меня было подчинённых два человека. Боцман был в расчёте РПГ. К нему подошёл местный житель, и говорит: пойдёмте, я покажу вам танк. Боцман пошёл сжигать танк. А я выбирал позицию для АГС, чтобы встречать пехоту.

И вот на каком-то уровне – а на войне всегда интуиция играет очень важную роль и к ней нужно просто прислушиваться, – я ощутил, что мне здесь вообще не нужно находиться, никакой пехоты здесь не будет, и мне нужно идти искать Боцмана. Я забрал свой расчёт вместе с орудием, и мы пошли искать Боцмана. Я даже не знал, куда он направился. Мы просто двигались в какую-то сторону, интуитивно. Я шёл, шёл, и в итоге, смотрю, навстречу идёт Боцман с такими вот огромными глазами.

«Там, – говорит, – не просто танк, там целый взвод стоит, и они готовы идти на нас наступать. Меня, – говорит, – этот придурок вывел, сказав, что там один танк. Я выхожу, а танк дулом на меня смотрит».

А Боцман, чтоб вы понимали, он такой ярый, всегда готовый ко всему: сжечь танк – это же такое счастье… И он, экипированный, в полном обмундировании вылезает на горку, карабкается, тащит с собой заряженный РПГ, встаёт в полный рост – и замирает, потому что на него смотрит дулом танк, а сзади ещё стоят два БТРа, и ещё пехота, они там разговаривают между собой.

«Понимаю, что забивать сейчас танк, который на меня смотрит, – бессмысленно. Себя запалю – сто процентов. И не выстрелить тоже нельзя, – говорит, – я же уже вылез, и РПГ заряженное. И я вижу, что уже и люди начали на меня смотреть, с явным удивлением». Ну, то есть, это всё на самом деле длится секунды, но вы в это мгновение как будто проживаете какой-то этап жизни определённый…

И он в итоге выстрелил и давай быстро сваливать. Там переполох, начался кипиш. Я говорю: «Боцман, нам реально не нужно находиться на этом месте, потому что это ни к чему не приведёт». Он говорит: «Да, я видел сколько их там: никакой АГС их не размотает».

Всё это время мы стоим возле дороги, в зелёнке. И тут слышим приближающийся к нам гул. И видим: мчатся четыре БТРа. И они нас тоже увидели. И представьте: вы стоите, начинают пролетать БТРы мимо. А у тебя только автомат. То есть ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, что в такой ситуации сделаешь? Мы просто тупо падаем, каждый в какой позе успел, в такой и упал. И только мы упали – по нам начинают стрелять. И все эти БТРы, которые проезжают, они все стреляют в нашу сторону – беспрерывно…

Когда наступила тишина, мы встали и смотрим – живые. «Ты живой?» – «Да». «Ранен? – «Нет». Как это вообще возможно было?!

А на самом деле чудо произошло потому, что там был перепад ландшафта, и пушка ниже уже не могла наклониться. Они максимально низко поставили пушку, но угол был такой, что пули всё равно прошли мимо. Все пули всех БТРов, они же ехали друг за другом, шли под одним углом, и ни одна пуля в нас не попала. Но если в тебя стреляют четыре БТРа на ходу, ты слышишь, как пролетает каждая в отдельности…

Когда мы встали – мы были просто в шоке. У нас была такая радость, что мы живы. Знаете, я сейчас вам это рассказываю – и как будто сейчас снова там нахожусь… это непередаваемое ощущение. Это было, наверное, не самое стрёмное, но это было очень впечатляюще.

(Здесь стоит уточнить, что бойцы ВСУ в Ямполе элементарно не поняли, сколько против них идёт. Они просто сбежали. Боцман напугал их одним РПГ. И когда они мимо проезжали на БТРах – это они отступали. Просто их некому и не на чем было нагонять. Но и закрепиться такими силами было нельзя.)

– Что ты можешь сказать о боевых качествах украинской армии?

– В донецком аэропорту – единственные, кого я зауважал, – те ребята, что после штурма аэропорта остались на втором этаже. Жалко, конечно, что их в живых нету – в том плане, что они не смогут рассказать о героизме, который там имел место. Потому что у них была возможность уйти, у них была возможность сдаться, но они выбрали свой единственный путь – стояли до конца. Ребята, которые остались там, – они должны быть настоящими героями для нынешней Украины. Мне было очень смешно, и это был циничный смех, когда я слышал, как украинские СМИ говорили: нет, аэропорт наш, никакого штурма не было. По украинским каналам рассказывали, что всё нормально, ребята там. А ребята на самом деле были уже не там. Они уже давно на небесах находились. И вместо того, чтобы увековечить их фамилии, их сделали никем. Совершенно никем.

Это единственный случай, который у меня вызвал уважение. А всё остальное…

Вот в Дебальцево выходят из частного сектора их пленные, которым сказали, что они могут сдаться, что ничего им не будет. До последнего они отстреливались, и когда поняли, что кольцо зажимается, и пули прилетают не только в стены и окна, а уже точно рядом с ними ложатся, – они начали выкидывать автоматы из окон: «всё, мы сдаёмся». И они выходят с рюкзаками какими-то баульными. Куркульство какое-то! Я думал: может, вдруг сейчас один идейный с этим рюкзаком подорвётся, там, где толпа наших стоит. Начинаем проверять, а там – постельное бельё. И оно не то что ветошь, которой можно оружие протирать, а, знаете, мятое такое бельё, которое даже не разглаживается. Почти как занавеска, такого качества. Зачем оно тебе? Ты сдаёшься – но ты сдаёшься с вещами! Чужими! Вы представляете, что у человека должно быть внутри, насколько он должен быть духовно богат, чтобы такой поступок совершить?..

– Все эти годы, с девяностых, у вас так и оставалось грузинское гражданство.

– Да, я регулярно ездил и получал визу и возвращался обратно.

– А сейчас вы столкнулись с тем, что если поедете туда – вас посадят.

– Да, в Грузии по просьбе Украины в отношении меня возбудили уголовное дело: я, пособник террористов, способствую убийству мирных граждан. Сделали запрос в Грузию, выслали мою фотографию: это ваш гражданин? Пришли к моему отцу: а где сын? А у меня квартира и машина в Грузии есть. На меня оформлены. Отец говорит: он уехал уже давно в Россию, и я не знаю, где он. Они ушли. Через пару дней вернулись с постановлением: «…машина арестована, на ней ездить нельзя. И квартира тоже арестована. С ней тоже делать ничего нельзя. Пускай приедет. У нас есть к нему вопросы».

(Вопросов у них нет только к тем грузинским военнослужащим, что воюют на стороне ВСУ.)

– Когда вместо ополчения появилась армия ДНР – вы ушли на гражданскую работу?

– Армия – это не моё. Воевать – это одно, армия – это совершенно другое. Для профессионального военного армия – это как экзамен, к которому его готовили, и затем он применяет свои знания. А я человек не военный. И в 37 лет идти в армию странно: я не вижу никаких перспектив для карьеры.