Михаил Дегтярь - Репортер

Жизнь Наргиз плотно обросла легендами. И где в этих легендах правда, где вымысел, разобраться уже невозможно. Например, до сих пор в Баку о ней говорят как об одной из самых красивых женщин Советского Союза. Как это проверить? Только поверить на слово, в том числе поверить и мне.

В те времена Наргиз на полном серьезе не советовали выходить на улицу, поскольку она становилась причиной аварий – водители в массовом порядке отвлекались от управления машиной и смотрели не на дорогу, а на Наргиз.

Утверждали, что в 17 лет она стала любовницей тогдашнего мэра Баку Алиша Лемберанского. Был ли Лемберанский любовником Наргиз или нет, не знаю, но именно он в начале 60-х годов назвал ее именем новое кафе на площади Фонтанов (это место в Баку называют «Парапетом»).

Вскоре кафе «Наргиз» стало одним из самых популярных в городе – возникла даже традиция водить туда детей и угощать их молочным коктейлем за десять копеек.

В 1961 году в Баку снимали «сухопутную» часть культового советского фильма «Человек-амфибия» (подводные съемки проводились в Крыму), и благодаря этому кафе «Наргиз» вошло в киноисторию – именно здесь была исполнена популярнейшая «Песенка о морском дьяволе», написанная композитором Андреем Петровым на стихи Соломона Фогельсона. Пела песенку лучшая джазовая певица тех лет Нонна Суханова, а кафешантанную певичку играла известная манекенщица Нина Большакова:

Удивительно, как цензура пропустила тогда эту песню, пропитанную духом «буржуазной морали»?

Однажды в Ялте режиссер этого фильма Владимир Чеботарев рассказал мне, как спасал легкомысленную песенку от начальства – он сумел доказать, что эта песня написана специально для контраста: чистой и наивной жизни Ихтиандра противопоставлялся грязный и циничный мир чистогана.

Жизнь самой Наргиз Халиловой оказалась слишком связанной с миром этого самого чистогана.

Она познакомилась с одним из самых известных валютчиков Советского Союза и стала его женой. Рассказывали, что когда они шли ужинать в «Интурист», друзья выстраивались в две шеренги, и когда Наргиз с мужем входили в этот коридор, палили из ракетниц. А ведь на дворе был самый расцвет советской власти!

Затем ее мужа арестовали в Москве с поличным (в его чемодане нашли невероятную для тех времен сумму – миллион рублей). Был суд, и его приговорили к смертной казни. Муж Наргиз дал какую-то невероятную взятку и сбежал в Америку (для советских реалий такая история была немыслима, но это факт). Говорят, что в Америку он плыл кораблем, завернутый в ковер, и первые двое суток его везли вниз головой. В Штатах он в ресторанной драке убил черного, и его опять приговорили к смертной казни. Естественно, в Америке откупиться не удалось, и муж Наргиз окончил свою жизнь на электрическом стуле.

Советская система отыгралась на Наргиз – ее арестовали как соучастницу валютных преступлений (якобы однажды в Москве она расплатилась долларами) и дали восемь лет.

Когда Наргиз почти отсидела срок, на зоне ее случайно увидел следователь КГБ, влюбился и сделал ей предложение. После выхода Наргиз на свободу они поженились. Ее новый муж был вынужден уволиться из органов. Он начал заниматься бизнесом и преуспел – стал одним из самых богатых людей города.

Наргиз была из очень известной семьи – ее отец был двоюродным братом отца Муслима Магомаева. К тому же она была родственницей композитора Узеира Гаджибекова, автора первой азербайджанской оперы «Лейли и Меджнун». Это сыграло определенную роль в ее судьбе – выйдя из лагеря, Наргиз стала директором дома-музея Гаджибекова.

В конце 90-х годов Наргиз умерла от рака крови в одной из московских больниц. Похоронена она на русском кладбище в Баку.

Вот с такими людьми сталкивала меня работа в Союзе кинематографистов Азербайджана.

Благодаря, конечно, Рустаму Ибрагимбекову.

Работая в бакинском Доме кино, я посмотрел множество хороших фильмов и, что вполне естественно, всерьез увлекся историей советского кино.

В частности, я приобрел и досконально проштудировал полную подшивку журналов «Искусство кино» начиная с 1956 года, когда главным редактором стала Людмила Погожева.

На последних страницах журнала печатались данные обо всех фильмах, вышедших в советский прокат – название, автор сценария, режиссер, второй режиссер, актеры, – короче говоря, вся информация из титров картины.

У меня была в те годы очень хорошая память, и я, многократно читая и перечитывая журнал, выучил всю эту советскую фильмографию наизусть.

В результате я стал докой, «ходячей энциклопедией», и только один человек мог соревноваться со мною в знании фактологии советского кино – Гриша Гурвич.

Но Гришка еще знал чуть ли не всех актеров советского кино! Память на лица у него была феноменальная.

Иногда мы с ним «выступали» в паре.

Сидя в какой-нибудь компании и смотря, допустим, фильм «Разные судьбы», я вяло произносил: «Композитор фильма – Никита Богословский». Гришка подхватывал: «Оператор – Михаил Кириллов». «Художник – Петр Пашкевич», – небрежно продолжал я. «На заднем плане – актер Леонид Сатановский из театра имени Станиславского», – позевывая, говорил Гришка. Я добивал: «Продолжительность фильма – 1 час 41 минута». Народ падал…

Я часто бывал на киностудии «Азербайджанфильм» – смотрел, как снимаются фильмы, сам снялся в эпизоде картины Юлия Гусмана «Не бойся, я с тобой».

В итоге кино меня захватило, и я решил поступать во ВГИК.

У меня уже были написаны кое-какие рассказы, которые я показал Максуду Ибрагимбекову и он их одобрил. Эти рассказы я и послал на творческий конкурс, на удивление легко прошел его, и в июле 1981 года был вызван на экзамены во Всесоюзный государственный институт кинематографии на сценарный факультет.

Шансов поступить было очень мало – у меня имелось три серьезных минуса: еврей, беспартийный и без блата. Против таких минусов удача не пляшет…

Приехав во ВГИК, я получил койкоместо в старом вгиковском общежитии на улице Будайской в Мосгородке (Ростокино). На дверях одной из комнат общежития висела табличка, говорящая о том, что здесь когда-то жил Василий Шукшин.

Общежитие было самым настоящим вертепом – такой интенсивности сексуальных контактов, сконцентрированных на сравнительно небольшой площади, я не видел нигде и никогда, ни до и ни после.

Здание вибрировало двадцать четыре часа в сутки, любовью занимались не только в комнатах (в них жили по шесть человек, и все койки были постоянно заняты парами), но и в коридорах, на лестницах, под лестницами, на чердаках, на крыше, в подвалах, короче говоря – везде. Мало того, обнаженные совокупляющиеся тела активно осваивали и прилегающую территорию. У меня было стойкое ощущение, что вся земля в радиусе ста метров от стен общежития обильно пропитана спермой.