Егор Канкрин - Теория государственного кредита

Здесь мы ясно видим пример того, о чем мы говорили в первой части. Правительство, будучи не в состоянии произвести переустройство финансовой системы, призывает на помощь представителей народа, готового к изменению во внутреннем устройстве государства. Трудно поверить, что за этими несколькими словами стоят все ужасы французской революции.

Положение Франции 1789 г. можно охарактеризовать следующим образом. Правительство из-за своей беспечности и беспомощности начало распадаться. Дворянство, продолжавшее называть себя единственной опорой правительства, на самом деле было его врагом номер один. Купаясь в роскоши и забыв о нравах, дворянство своими незаслуженными пенсиями и дорогими подарками разграбляло государственную казну и высасывало из государственного бюджета последние средства. Духовенство стало мишенью бесчисленных атак чуть ли ни каждого публициста, при этом жадно собирая и укрывая свои богатства как единственное средство отстоять свои привилегии. Средний класс, в отсутствии конкуренции, представляя собой всю науку, искусство и торговых людей и став богатым и образованным, вдруг, уверовал в свои силы и ощутил первый большой прилив честолюбия. Парламент – невольный свидетель полного произвола правительства – счел своим долгом сопротивляться всем нововведениям, в особенности тем, что касались новых налогов, и вести непрекращающуюся войну с министрами, какую бы политику они не проводили. А народ, изнывая под гнетом, озлобился на виновников своего плачевного положения, поскольку не имел в своем распоряжении никаких законных средств даже пожаловаться на свои несчастья, не говоря уже о возможности изменить свою участь. Получившие повсеместно образование люди уверовали в свою силу и важность, а также превосходство над вельможами помпезного, своевольного двора. Но все пути для реализации их знаний и умений были им закрыты. Осознав свое положение, они, вдруг, ощутили всю важность их предназначения, все преимущества их статуса и всю огромную ответственность за общее будущее. Пока правительство, заботящееся лишь об удовлетворении своих растущих потребностей, подбивало цифры и искало помощи на стороне, депутаты третьего сословия заявили о своих законных правах и начали гордо их отстаивать. Переустройство финансов, собственно, причина созыва генеральных штатов, стала последним предметом, который они готовы были обсуждать. Никто из них не разбирался и не хотел разбираться в нюансах государственной финансовой системы и в порядке составления бюджета. Все их решения по финансовым вопросам были либо безответственны либо глупы. Их целью было совсем другое, а именно внутреннее переустройство государства. Обсуждается исключительное право монарха, перечисляются и критикуются все неудачи правительства. Страсти накаляются, дебаты перерастают в волну негодования, Франция вторит своим депутатам, и они объявляют себя представителями народа, а государственные штаты провозглашают национальным собранием. После этого судьба Франции была предрешена, что, само по себе, печально, но, увы, неизбежно. Скольких несчастий, скольких ужасов могла бы избежать Франция, да и вся Европа, если бы правительство ранее познало и по достоинству оценило все выгоды системы государственного кредита! За счет одного лишь кредита можно было покрыть дефицит бюджета, избежать созыва генеральных штатов, либо успокоить волнения в национальном собрании и обуздать кипящие страсти.

Но, к несчастью, ни правительство, ни депутаты национального собрания не имели ясного представления о том, что такое кредитная система. Когда же, после множества решений имеющих целью произвести полную революцию в правительстве, внимание народных представителей наконец-таки привлекли финансы, то все принятые ими меры либо пошли во вред, либо ничего не дали. Объявленный Ломени де Бриенном дефицит в 160 млн. был пересчитан и снижен до 118 млн., в то время как в этом же году государственные расходы, согласно расчетам народного представителя Монтескье 21от 15 марта 1789 г., составили 170 млн. Чтобы покрыть эту огромную недостачу Национальное собрание не нашло иного средства кроме как конфисковать имущество духовенства и, частично, короля. Эта мера, столь вопиюще противоречащая здравому смыслу и духу закона, полностью пришлась по духу депутатам в Национальном собрании. Вскоре после этого было принято решение о выпуске ассигнаций, обеспечением которых должно было стать конфискованное имущество. Для этого был образован специальный финансовый комитет из числа членов Национального собрания, что означало переход в руки собрания права распоряжаться государственными доходами. Вскоре, выпуск ассигнаций стал единственным видом финансовых операций Законодательного собрания и Национального конвента. Такое кредитование всегда опасно, поскольку вероятность просчета очень велика, а если это происходит в период брожения умов, при общем недостатке компетенции и нехватке времени, когда бушуют общественные страсти и часто сменяются ответственные лица, то крах подобного предприятия неизбежен. Стоимость конфискованного имущества никогда не оценивалась в более чем в 3 309 269 000 фр., и, тем не менее, тираж ассигнаций, ограничившийся прежде 2 000 млн. фр. вырос вначале до 6 000 млн., а затем достиг невероятной цифры в 48 000 млн. фр. За время правления конвента, который, не без основания, еще называют «правительством ужаса», ассигнации потеряли почти всю свою стоимость. За чашку кофе платили ассигнацией в 1 000 фр., а пара сапог стоила все 30 000 фр. Обнищание правительства стало столь катастрофичным, что его ежедневные расходы оплачивались свеженапечатанными в типографии, еще влажными ассигнациями. Ужасное положение народа обязывало правительство опробовать все меры подряд, чтобы отвратить неминуемую гибель. Тариф на перевозку грузов внутри Франции (la loi du maximum), который обозленное правительство со всей строгостью сохраняло до последнего момента, стал причиной банкротства большой части капиталистов, и принес разорение в деревню где еще существовали остатки мануфактурной промышленности и земледелия. Земледельцы и фабриканты были принуждены под угрозой смертной казни поменять последние плоды своего труда на пригоршню бумаг, не имеющих уже почти никакой ценности. Директория, пришедшая на смену конвенту, приступила к решительным действиям по предотвращению банкротства и, чтобы скрыть его от народа, прибегло к вынужденному займу в 600 млн. фр. звонкой монетой. Выброс на рынок этой суммы позволил им консолидировать большую часть ассигнаций по курсу 100 фр. ассигнациями за 1 фр. монетой. Эта финансовая операция, несмотря на ее насильственный характер и девальвацию, позволила довести количество имеющихся в хождении ассигнаций до суммы в 10 млн. фр. Но и эта сумма превосходила реальные потребности нации. Тогда правительство Франции провело еще одну насильственную девальвацию, введя в обращение государственные долговые бумаги (mandats), в результате чего все сбережения держателей ассигнаций уменьшились из расчета тридцать к одному. Разница между ассигнациями и новыми государственными долговыми бумагами была следующая: за ассигнации можно было приобрести так называемые национальные ценности, которые продавались на открытых аукционах; но, поскольку курс ассигнаций стал невероятно низким и продолжал снижаться, сделки, из-за ежедневного изменения курса, никак не заключались. С новыми ассигнациями появлялось право продавать эти ценности под роспись по фиксированной цене. Эти новые денежные знаки, которых было напечатано на 2 400 млн. выдавали взамен старых. Несмотря на то, что на день их выхода в обращение, их фонд не превышал 36% прежних, народ радовался этой перемене и все национальные ценности, под подписку, были распроданы еще до окончательного завершения эмиссии новых денег. Прежние ассигнации утратили всякое доверие – 100 фр. официально меняли на 5 фр. монетой, а затем и на 1,5 фр. монетой. Эту уценку директория вновь попыталось пресечь насильственными мерами, а именно заставив покупателей национальных ценностей три четверти суммы уплачивать ассигнациями, а одну звонкой монетой. Однако этот закон никто не стал выполнять из-за решительного возмущения народа. Тогда правительство решилось на еще одну девальвацию. Она вошла в историю как банкротство на две трети и стала последней из серии подобных операций ославивших Францию. Здесь появляется консолидирование трети и начало принципов правильной государственной кредитной политики.