Александр Воин - Новая ментальность

Вот пример. Идете вы, допустим, по Эрмитажу и видите картину художника школы Тициана, безвестного художника. Это не Тициан, но это Искусство. А вот современный израильский художник Бек. Большой художник. Возможно, он числится не за абстракционизмом, а за сюрреализмом или еще за каким-нибудь измом, или сам за собой (основал грушизм), но он, безусловно, достаточно абстрактный художник. Израиль просто наводнен его подражателями, которых в старину можно было бы назвать «школа Бека». Но от этой школы сам Бек открещивается, как от чумы. А от их порепанных груш, торчащих из каждого салонного окна в окрестностях Дизенгоф, за версту смердит делячеством и наживой. Конечно, и эти грушисты могут сегодня на время попасть в музей наряду, скажем, с каким-нибудь куском отодранной обои, что непременно выставлен в каждом уважающем себя музее Запада в отделе современного искусства и является, надо полагать, современным эквивалентом картины Иванова «Явление Христа народу». /Судя по почтительному обалдению, с каким взирают на него зрители/. Но это доказывает не то, что и эти груши – искусство, а лишь какой вред причинен искусству нынешним развитием его и насколько одурачено общество.

Второй момент относится к той небольшой части абстрактной живописи, которая – не откровенная халтура для денег или для сенсации, не технические поиски и находки, и не чисто декоративные достижения, а действительно живопись. Та высокая пронзительность чувств, которую требует абстракция, гораздо легче, следовательно, гораздо чаще, достигается не в сфере нормальных и здоровых человеческих чувств, а в сфере болезненного и ненормального. Даже большинство картин Шагала и Пикассо, выражая гамму чувств глубоко человеческих, несут на себе печать определенной болезненности мироощущения, приближаясь к грани между здоровым и больным. Что же можно сказать о таком художнике, как Мандриан? То, что он делает, это, безусловно, не только технические находки, новаторство, оригинальность, индивидуальность и прочий новомодный бред. Это, – безусловно, Живопись, исполненная Духа, но какого Духа? – Параноидного. Его картины выражают острую ненависть не только ко всему тому в человечестве, что заслуживает ненависти, но попросту ко всему человечеству.

А такое направление как «сюр»? Это сплошная болезнь человеческого духа, начиная от его основоположника, и исключая лишь откровенных рыцарей наживы на этом поприще. В последнем случае дух больной, уступает место духу нечистоплотному /«Ну как, говорит, дух в окопах?» – «Шибко крепкий». /

Мне могут возразить, что современная живопись лишь отражает состояние современного общества, в котором много болезненного и ненормального. С тем, что в современном обществе много и болезненного и ненормального, я согласен, но не согласен, что отражение этого в живописи /и не только в живописи/ делается адекватно. В живописи болезненное и ненормальное стали нормой и законом и обязаны мы этим в немалой степени абстрактному направлению ее в наши дни.

Кроме того, я не исповедую теории отражения искусством

действительности, в чем, насколько мне известно, совпадаю с большинством его нынешних адептов. Но в отличие от них, я не склоняюсь и к абсолютной автономности искусства от жизни. Я исхожу из определенной автономии их при наличии взаимного сильного влияния одного на! другое, а уж что первично и что больше влияет, это здесь можно не рассматривать. Так вот, если мы признаем это влияние, то спрашивается: как влияет

на жизнь живопись, которая в большинстве своем халтура, а там где не халтура, выражает дух больной и ненормальный? Теперь о других вышеупомянутых свойствах, присущих современной живописи в целом. Это гипертрофированное тяготение к формальной новизне и к индивидуальности или самовыражению. Вообще-то большим, тем более великим художникам всех эпох присущи безусловно и индивидуальность и новаторство. Но я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них сознательно ставил себе их, как главную цель. По части индивидуальности можно сказать словами вышеупомянутой шумерки: «она либо есть, либо нет», и если есть, то проявит себя и без потуг, а если нет, то выпячивание ее приведет лишь к оригинальничанью. И потом, что следует понимать под индивидуальностью художника? Михоэлс писал: «Артист, прежде чем выйти на сцену, должен иметь, что сказать зрителям». Это артист то|, который играет уже написанную кем-то роль. Вот в этом то и есть индивидуальность мастера, без которой не может быть настоящего искусства. Это нечто совершенно отличное от того оголтелого индивидуализма, от подчеркнутого отхода, пренебрежения действительностью, игры в «наплевать, кто и как будет это воспринимать, это – мое самовыражение» и т. п. Подлинная индивидуальность художника обращена к людям. Она индивидуальна в том, что это он знает, он увидал, он имеет сказать людям такое, что они не увидели, не поняли еще, не оценили. Но она обще человечна в своей обращенности, она исходит из убеждения художника, что это нужно людям, что это сделает их богаче, и отношением людей она и вымеряется в конечном счете. А не «мне наплевать на то, кому это нужно и как это будет восприниматься хоть

когда-нибудь». Но поскольку совсем наплевать никогда не

бывает, то отношение появляется, но какое? – чисто денежное: эпатировать публику, лупануть по нервам, создать сенсацию, ну и загрести деньгу.

Кстати, спросил я ту шумерку, указав ей на чисто белое полотно, где сбоку торчал маленький черный треугольник:

– Ну, как ты можешь восхищаться в который раз выставляемым чисто белым полотном, в котором с вариациями, то точка посередине, то кружочек сверху, то треугольничек сбоку?

– Ну, это – говорит – действительно не восхищает, но ведь в свое время это была сенсация!

– Ну что тут можно сказать? Король-то ведь гол, ребята! Сенсация, как цель искусства! Но вывешивать в музее дурацкую сенсацию, которая уже давно не сенсация, и более того, вывешивать подражание дурацкой сенсации, которая давно перестала быть сенсацией, – это же до какого идиотизма надо докатиться?

Это кажется мне до прозрачности очевидным, но «самовыражение» настолько прочно вошло в сознание не только современных художников и людей искусства, но и каждого, кто хотя бы краем уха слыхал о нем, что не сомневаюсь, что ждет меня здесь стена глухого непонимания. Художник должен «самовыражаться» и все тут /В отведенных для этого специальных местах – подсказывает мне внутренний голос/. Ну скажите мне: Эль-Греко, Ботичелли, Левитан, Врубель, да кто угодно из великих до абстрактных, они, что, тоже самовыражались, или их индивидуальность не различима на фоне ваших ослепительно сияющих самовыраженных? – Нет, они выражали свою любовь, свой восторг увиденным прекрасным, которого не видели другие люди, хоть и жили рядом с ними. Тем не менее, их индивидуальность непререкаема, в отличие от вашей, господа малеватели белых квадратов с напряжением и разрешением.