Александр Образцов - Я русский. Вольная русская азбука

Когда империя (Рим, Китай, Персия) избавляется от своих лишних людей, она или уничтожает их или выметает, как сор из комнаты, за порог. Но и СССР, выметая диссидентов, делал то же самое.

Так империя готовит для себя могильщиков. Вот они – эти варвары. Потомки изгнанников, организовавшие дикие народы. Воспитавшие эти народы. Научившие их тем знаниям, какие посчитали нужными. То есть, не Катулл, не Цицерон, а метание камней и строительство таранов.

И сегодня все то же многоликое варварство. Когда Европа успокоилась за свой восток, посадив там немцев, византийцев, даже поляков, она продолжала вопреки здравому смыслу подозревать уже свой Восток в тех же варварских планах. И только потому она приняла изгнанников (Герцена, Бакунина, Ленина) и как бы закрывала глаза на их деятельность. Хотя в их работах по-русски бесхитростно говорилось об их целях. Ведь речь шла не о свержении царизма, а о всемирной сече! О всемирном царстве варваров! И это готовилось в цюрихских кафе, в лондонских пивных.

И, впервые всем миром вздрогнув от ужасов второй мировой войны, решили – надо культивировать гуманизм. Однако методы остались прежними. Снова прикормка ненависти, снова предпочтение мщению, злобе.

А ведь надо было сделать так немного. Надо было не дать истаять русской и иным культурам, вывезенным на Запад в виде барахла, наспех собранного. Надо было, чтобы Набоков не переучивался думать на чужом языке, а Бунин не сатанел от нищеты. Надо было те миллиарды, которые пошли на эскалацию ненависти (к Крысам! Да они же питаются ненавистью! Для них это – бесплатный корм!), надо было затратить их на постройку Русских и других земель, поместий во Франции, в США, в Австралии, чтобы гуманизм имел молчаливые доказательства своей зрелости, чтобы пробуждающаяся Национальная Мечта в СССР и везде на Востоке видела не только испоганенные церкви и отравленную землю, а знала о том, что Запад сохранял их национальные достояния, пока бесновались Крысы.

И разве повредил бы Ремизов французской литературе, если бы был вхож в нее? Или Ходасевич?

Нет. Зло против зла.

Каждое явление духа, каждое явление массы глубоко функциональны. Нельзя готовить коктейли и экспериментировать, не веря предыдущим барменам и экспериментаторам. Все давно изучено, опробовано, проплакано.

Нет коллективного мышления. Мышление индивидуально. Нет социальных причин угнетения личности. Есть самоугнетение личности, ищущей виновников собственного несовершенства. Загляни поглубже в себя, там всегда что-то остается. Иногда самое ценное. Каждый – кузнец своего несчастья.

Явление толпы должно быть строго функционально. Нельзя смешивать идеи рок-концерта и богослужения. Рок-концерта и политики. Рок-концерта и любви.

Когда я был в Америке, я долго не мог понять общее в характерах встреченных мною людей. Они были иной породы, незнакомой мне. Так вот – это добродушные летающие крепости. Душа у них, за бронированным стеклом – подмигивает.

Может быть, в нескольких старых углах Европы, Азии, а может быть, и Америки, еще осталось… что? Я в затруднении. Не варварство.

Культура? Нет. Это слово не так широко, как варварство.

Так что же?

Бог.

Два раза в неделю трудящиеся Улан-Удэ, Зимы, Нижнеудинска, Красноярска, Тюмени и Екатеринбурга участвуют в многолюдных проявлениях российско-монгольского экономического сотрудничества. Тысячные толпы ждут у перронов скорый поезд номер пять «Улан-Батор – Москва».

– Штаны, штаны берем! Шюбы, шюбы! Мягкие куртки кожа! – женские крики несутся из окон вагонов. Юные монголы в дубленках и шубах внакидку одна на другую торгуют в толпе с плеч. За пятнадцать минут происходит полнейшее физиологическое удовлетворение: поезд несется дальше, несколько полегчавший от торговли, а местные расходятся по домам и рынкам, чтобы там оценить приобретенное.

Редкие русские пассажиры, попав в монгольский экспресс, приседают от испуга: купе по самый потолок завалены сапогами, кухонными наборами, кофтами, перчатками. Здесь присесть негде! Но ничего – места находятся. И вскоре становится даже весело, как будто попадаешь за кулисы театра. Если же садишься в Иркутске до Москвы, то можно понять весь механизм челночного буйства.

Как и русские, монголы не могут сразу приступить к работе. В первый вечер, до станции Зима, поезд гудит. В прямом и переносном смысле. Молодые батыры хлещут водку, играют в карты. Потом начинаются драки. Иногда, по рассказам проводников, откусывают друг другу уши или вытаскивают ножи. В это время с ними лучше не спорить. Только монголки способны как-то влиять на процесс.

Правда, бывает, что запьет монголка, а муж из-за этого становится на нее сердит. В моем купе, например, произошла именно такая история. На станции Зима пьяная жена полезла торговать, муж Эдр (мне представился Эдуардом) оттащил ее от окна. Дальше были три часа выяснения отношений. Монголка дико ругалась (монгольский мат по свирепости круче русского – хотя бы интонационно), муж терпел. Потом начал ее немножко душить. Она хрипела и на время успокаивалась. Окончилось это уже под утро, когда он полез к ней на верхнюю полку и придавил к стене своим телом Тараса Бульбы. Наутро они были деловиты и веселы, торгуя в Иланской шапками и перчатками.

За десятилетие торговли у монголов возникла удобная и налаженная система. В ней, правда, есть узкие места. Основное – провоз товара через границу. Таможня с той и другой стороны лютая. От челноков только перья летят. Однако и таможня понимает, что бизнес должен быть выгодным, иначе он заглохнет.

В Улан-Удэ существует перевалочная база, где накопленный товар позволяет какое-то время пополнять запасы, невзирая на причуды Думы или Хурала в таможенном законодательстве. В Екатеринбурге поезд пустеет – до Москвы едут единицы. Товару обычно хватает и на обратный путь.

Сама торговля из окон и на перроне не лишена известного блеска. Деньги в обмен на продукцию китайского ширпотреба передаются буквально рука в руку. В сложных случаях примерки из окна несется:

– Деньги давай, потом меряй! Сначала деньги!

Правда, иногда, перед самым отправлением, из-под вагона выскакивают бичи, рвут добычу из рук, и снова ныряют под движущиеся колеса.

Весело и взаимовыгодно. Выгодно монголам – челнокам и оптовикам. Выгодно китайцам-производителям. Выгодно проводникам и линейной милиции. Выгодно жителям станций, приобретающим одежду в два-три раза дешевле, чем в магазинах. В Тюмень к поезду съезжается народ из Сургута и Уренгоя. Единственный, кто в данном раскладе остается в дураках – наше чугуннозадое государство, не умеющее организовать труд своих дешевых и квалифицированных портних и обувщиков. Да мы ведь весь мир способны завалить кофточками и шубами! Но – ничего, кроме разрухи.