Журнал Наука и жизнь, 2000 № 05

Насколько же глубокой была христианская вера у простых русских людей? Здесь можно вспомнить и страшный случай из следующего, XVIII, столетия, когда во время чумного бунта разъяренная толпа ворвалась в алтарь и растерзала скрывавшегося там митрополита.

Гостей с Запада удивляло и то, что в русских церквах «проповедей не говорят и не входят ни в какие прения» (о вере. — Прим. Р. Б .). Они сравнивали. На Западе священник обсуждал с паствой не только религиозные догматы и вечные истины, но и повседневные заботы. Прихожане приучались оценивать свои поступки и жизнь, делать выводы. Именно в церкви в значительной степени формировалось мировоззрение прихожан, происходило воспитание и взросление их душ. Шла эволюция верующих от пассивной позиции — страха — к ответственной, активной и жизнеутверждающей.

На Руси посещение церкви носило иной характер. Изображенные на стенах храмов ветхозаветные и евангельские события, лики святых и сам церковный ритуал с его песнопениями, торжественными и степенными выходами священнослужителей, совместными молитвами — все призывало к высочайшему единению с Богом, воздействуя на духовную и эмоционально-образную сферы сознания русских верующих.

Однако русских людей XVII столетия весьма волновали оценки их поступков не только на Небе, но и на Земле, в миру. Вспомним, как много тогда значило в жизни человека совместное общинное хозяйство: крестьянская земля принадлежала общине, была поделена на выти, доходом с которых, за вычетом оброка, жил крестьянин. Все спорные внутренние вопросы решались сообща, общиной, во внешних спорах — выборными представителями от общины. Даже множество русских поговорок, бытующих до сих пор: «всем миром навалимся», «на миру и смерть красна», — говорят о той же общинности. Одобряя или осуждая те или иные людские дела, «Домострой» не забывал напомнить, что добрые дела будут вознаграждены и благом, и долголетием, и очищением от грехов, «и от Бога помилованы будете, и прославитеся от человека». А за дурные дела «будет и сам поруган, посмеян, и обществом, от Бога и от человек». Домостроевское «от Бога грех, а от людей укор и посмех» звучит как пословица. Итак, на весах правосудия русских средневековых людей осуждение от общества было сродни Божьему осуждению.

Причиной столь выраженной неотделимости русского индивидуального сознания от общественного могли быть сохранявшиеся рудименты «родового сознания» — ведь русское христианство почти на тысячу лет моложе европейского. В давние времена род, включая живущих и умерших (вернее — их души), мог существовать только во взаимной поддержке. Этого требовала насущная борьба за выживание. В «критические» для мирового порядка моменты: смены времен года, фаз светил, разбушевавшейся стихии — только совместные действия всех представителей рода (включая и умерших) становились условием сохранения жизни. В роду, в слиянии с сородичами каждый отдельный его член, без сомнения, чувствовал себя спокойнее, надежнее. А христианская картина мира оставляла человека со всеми его делами и помыслами один на один с всевидящим карающим Божьим оком, и это, конечно же, не могло не отозваться страхом Божьим.

Когда русские люди в конце X века оказались насильственно крещены, они не были внутренне готовы для принятия веры в единого творца и тайно продолжали поклоняться языческим богам. Прошло не одно столетие, пока в сознании верующих установилось странное равновесие из христианских и языческих начал. Но не обучаемые церковью, не развивавшие в себе личность, способную делать выбор и нести ответственность за свои поступки, под вечным страхом Божьего наказания они по-прежнему инстинктивно держались вместе, как прежде, — родом и искали поддержку у душ предков, как дети — у родителей. Древний обычай почитать души предков и просить их помощи закрепился и в православном культе умерших родственников. Подобного культа нет в других христианских конфессиях.

«Образ» великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича (прозванного «Тишайшим») (1629–1676). Неизвестный художник XVII века. Представляя царскую власть как богоустановленную, подданные считали монарха единственным источником не только права, но и «всякой милости» и справедливости.

Пожалуй, справедливо говорить о сознании русских людей той поры, как о своего рода «детском» или «отроческом». Действительно, именно дети любят своих только потому, что они свои. Дети боятся, а значит, не любят чужих только потому, что они чужие. Именно дети инстинктивно ищут защиту у отца и матери. Не потому ли царь стал для русского человека царем-батюшкой, надежей и покровителем? (Об этом несколько позже.)

Это состояние «детскости» поддерживалось у наших предков самой жизненной средой. Например, в церкви библейские и евангельские герои, а в жизни персонажи народных сказок, былин, песен всегда представали без полутонов — либо положительными, либо отрицательными. Таким же черно-белым, наделенным добрыми и злыми силами воспринимался окружающий мир. Может быть, эта «детскость» характера людей XVII века с их полярными оценками окружающего мира помогает, хотя бы в какой-то степени, объяснить странную особенность русского характера — тяготение к крайностям разного рода, неумение «ни в чем меры держать, средним путем ходить». Именно так с горечью определил это свойство русского характера в XVII веке Юрий Крижанич, подметив его у сородичей. (Южный славянин, он приехал в Москву с идеей объединения всего славянского братства.) Быть может, с этих позиций станут понятными крайне эмоциональные, чрезмерные, с протестами и групповыми самосожжениями реакции, которыми характеризовался русский церковный раскол в XVII столетии. Слова «по своему обычаю сверх меры», пожалуй, можно считать ключевыми для русского характера во все времена. Здесь можно найти множество примеров — и исторических и будничных.

Владимир Святославович, или Владимир Красное Солнышко(?—1115). Принял православие в 998 году, что надолго определило духовное развитие Руси.

Иллюстрация из книги «Портреты, гербы и печати большой государственной книги». 1672 год.

Любовь к своим чадам, забота об их душе бесспорна. Эта мысль, по-разному высказываемая, вновь и вновь звучит в своде христианских жизненных установок. Детей следует любить и беречь. Отец должен хранить своих чад, как свою душу, как зеницу ока. Необходимо заботиться о чистоте их телесной, оберегать их от всякого греха. Детей необходимо «страхом спасати», видимо, прививая им мысль об ответе перед Богом. Однако система воспитания, предписывавшаяся церковью, была, мягко говоря, суровой. Вопрос о том, можно или нельзя «пороть» детей для их блага, а заодно и блага родителей, тогда просто не стоял. «Воспитай детище с прещением и обрящеши о нем покой и благословение»; «Казни [наказывай] сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою, и даст красоту душе твоей».