Журнал «Знание-сила» - Знание-сила 1998 № 06(852)

Как раз в это время я решила подвести черту под знакомством с плутом. Тогда ухватился он за старинную книжку, чтобы рыцарским подношением загладить вину. Не то чтобы он разбирался в тонкостях литературного дела (а тут он совпал с большинством человечества), напротив, судил со своей колокольни, видя во всяком сочинительстве лишь повод для передирания. (Тем более можно оценить, какой кусок оторвал он от сердца ради одного только безмолвного жеста.)

Надо же так угадать — жизнь королей пришлась кстати. Обезоруженная, я сменила гнев на милость, махнула рукой и книжечку приняла. Вернее, приютила до поры до времени, зная, что жизнь сама подает знак тому, кто научился отличать зов от свиста.

И вот в один прекрасный день книжечка сама попросилась в руки. Я взяла эту милую ветхость с тем чувством, с каким прежде вынимали веши из бабушкина сундука. Прелый запах страниц, желтизна бумаги — обаяние исходило от всего, а туг еще реверансы графинь, исполненные старой орфографии, полустертые «яти» и «еры», миниатюрное поле набора — здесь среди парчовых камзолов и пудреных париков искали утех монархи. Я и не заметила, как маски, кавалеры, Венерины игры потянули к себе. Из прочих выделялся крошечный человек — рыжий, с зелеными глазами. Как видно, любовный театр представлялся ему сатирой на род человеческий. Он явно не притязал тут на роль, да и внешность его способствовала такой скромности. Заметив мое внимание, он представился: «Маркиз Квинола», — и нисколько не огорчился, что имя его мне ничего не сказало. Кажется, он был этим даже доволен.

Фотокомпозиция В. Бреля

— Не трудитесь вспоминать, — заметил он. — Мои современники — Казанова и Сен-Жермен, один — великий писатель и знаменитый любовник, другой — придворный шарлатан и маг, их имена навязли в зубах, а мне удалось проскользнуть незамеченным. Я не запятнан признанием времени и, смею уверить, не добивался его. Опыт научил остерегаться внимания... Да и что такое известность? Всего-навсего тень, которую бросают на вас современники.

Я удивилась этому рассуждению, привыкнув слышать обратное.

— Порой и самому скрытному персонажу, — продолжал Квинола, — выпадает выйти на обозрение и предъявить свой счет, тем паче: исчисление чисел — его занятие.

— Так вы чернокнижник?

— В той же степени, сколь и доморощенный математик и тайный доброжелатель одной блестящей дамы... Увы, ее ранняя смерть послужила успеху соперницы.

Я навострила уши.

— У меня не вошло в привычку афишировать свои действия, и мое появление вас ни к чему не обяжет. Однако маленькая импровизация в духе Рамо, наверно, не помешает.

«Композитор Рамо... Да кто его помнит сейчас!» — подумала я.

— В мою пору Рамо был в большой моде, — продолжал Квинола. — Ею оперу «Пигмалион» давали при дворе. Король слушал ее не раз, и злые языки уверяли, что на представлении он обратил внимание на свою будущую даму сердца. Ее звали маркиза де Шатору. Тогда она была только статс-дамой, успела овдоветь и весь пыл употребила на карты. Со своей тетушкой герцогиней она просиживала за игрой до утра. Людовик Пятнадцатый, не равнодушный лишь к одной игре — игре сердец, терял в ее глазах половину достоинств, а он, как известно, был ими не обделен. Но маркиза благоволила лишь к карточным игрокам. Подобная цельность натуры хороша, когда не касается королей, тем паче Людовиков. К тому же Пятнадцатый придерживался мнения, что кое-чего стоит и без карт. Маркиза не возражала. Увы, азартные игры редко дружат с любовными утехами и далеко не такое качество, как добродетель, объединяет их. И маркиза решила, что не обязательно утруждаться любовью, если одна сторона уже взяла на себя этот труд. Людовик Пятнадцатый был готов на глупости, когда маркиза потребовала безумств. Ни много ни мало, как самую высокую ставку желала она разыграть с самолюбивым монархом. Тогда по Парижу пошла гулять шутка, что для нее есть только два наслаждения: наслаждение выигрыша и наслаждение проигрыша, остальное — королевские игры.

Слушая рассказчика, я не раз и не два обращалась мысленно к «Пиковой даме», вспоминала завязку: слова Томского о Венере Московской, ее проигрыше герцогу Орлеанскому в Париже, при дворе Людовика Пятнадцатого. Я находила много похожего, но была далека оттого, чтобы считать Квинолу своим Томским. Он был историческим персонажем, к нему ничего не хотелось добавить, главная прелесть заключалась в правдивости его рассказа. Как видно, и Квинола нашел нынешнее время подходящим для того, чтобы пролить свет на историю и представить события в их голой и скучной последовательности. Из его дальнейших слов выходило, что в угоду азартной особе Людовик Пятнадцатый освоил игру, преуспел в ней и скоро начал оставлять свою наставницу позади.

— Однажды она проигралась до последнего су и не знала, что делать. Король ей напомнил: «У вас еще в остатке поместье». Маркиза прикусила губу и признала себя побежденной. Неизвестно, поостыла ли она к картам, но больше ее не видели за игорным столом. Поговаривали, что, приобщившись одной любви, она не растратила былого азарта, а только перенесла его на лотерею. Это изобретение лишь начало утверждаться. Три восходящих награды ждали счастливца: ямб, терн и кватерн. Стало известно, что маркизе не повезло и здесь: едва она делала ставку, как прежние числа выходили в тираж. Надежда отыграться отступала все дальше и дальше. От досады маркиза готова была кинуться к первому встречному шарлатану, как в свое время маркиза де Монтеспан. Но опрометчивость Монтес пан стоила ей только коллекции бриллиантов, при этом покровитель-король Людовик Четырнадцатый скоро утешил ее в этой потере, моя же маркиза кругом терпела, а утешение Людовика Пятнадцатого лишь добавило бы ей поражения. Я не причислял себя к ее воздыхателям, да она и не знала в них недостатка, зато твердо могу сказать, что ее всесильный поклонник не вызывал у меня симпатии. Одно то, что в глазах всех он назывался Возлюбленным... Одного этого довольно.

Маркиза просматривала объявления об очередных индийских набобах и чародеях, когда я попробовал изложить ей свои законы выхода номеров лотереи. Она скорее не слушала, чем слушала, как вдруг швырнула газетку и без лишних рассуждений приказала отправиться даже дальше, чем можно представить. Грубость, впрочем, не произвела на меня впечатления. Я не возвел ее в степень, сочтя следствием вылазки на войну и походной жизни с королем, и ответил, что да, пойду с удовольствием, куда ваше превосходительство посылает, но, учитывая мою наружность, это непросто и надобны деньги, к тому же немалые. Она рассмеялась, дальше мы говорили приятелями. В первый раз я открыл ей два номера, математически точные и выверенные, из пяти счастливых. Она выиграла ямб. В другой раз я назначил ей зри цифры, которые принесли терн. Наконец, она ставит все состояние на предсказанные четыре номера и получает кватерн. В приступе благодарности маркиза готова была на все. Красная лента, должность при дворе, прочие привилегии — я мог получить их в последовательности нарастающих величин. И кто знает... Не намеревалась ли она дополнить свою благосклонность чисто французским расположением?.. Однако не будучи космополитом по части наград, я предпочел удалиться к себе на родину в Италию. И правильно сделал. Говорят, Людовик Пятнадцатый был очень доволен. Он любил ее не в пример больше последующих фавориток, и вдень ее преждевременной смерти предполагал скорбеть до конца жизни. Правда, ему скоро помешала маркиза де Помпадур.