Журнал «Знание-сила» - Знание-сила 1998 № 06(852)

Видимо, все это послужит мне некоторым оправданием, поскольку теперь я буду все больше и больше говорить о себе.

Наффарский язык — следующая ступень, которую я хочу вам представить, — мое личное творение, созданное в тс времена, коша занятия невбошем подходили к концу В нафф'арском нашли свое воплощение некоторые мои личные пристрастия, направляемые, что неизбежно, теми или иными случайно приобретенными знаниями, но появившиеся, вообще говоря, отнюдь не в процессе учебы. Наффарская фонетическая система сильно упрощена и не схожа с фонетикой родного, то есть английского языка, разве что не включает в себя совершенно чуждых английскому языку звуков. Имеется также грамматика: средства ее выбраны опять-таки согласно моим собственным вкусам.

Вот небольшой фрагмент по-наффарски:

. О Nqffarinos сшб vu navru cangor

. luttos ca vbtta, tcuranar

. dana maga tierce, vru encb vbnfarta

. once ya menta vuna maxi ambmen

Если на время забыть о воздействии родного английского языка, то можно заметить в наффарском влияние испанского и латыни, что проявилось и в выборе звуков и звукосочетаний, и в обшей форме наффарских слон Однако эго не мешает выражению индивидуального вкуса: в те годы я был знаком также с французским, немецким и греческим, но эти языки при создании наффарского не использовались или почти не использовались; а вот кое-какие мои фонетические пристрастия дали о себе знать, правда, главным образом через неприятие некоторых характерных английских звуков (w, th, sh, j). Позволить себе подпасть под влияние того или иного языка — это уже вполне очевидный личный выбор создателя. Наффарский определенно являет собою продукт «романского» периода. Ну и, пожалуй, хватит о нем на сегодня.

Отныне вам придется прошатъ мне безраздельный эгоцентризм. Все последующие примеры я вынужден буду заимствовать исключительно из личного опыта. Маленький человек, интересовавшийся способами выражения связей между словами, открыл мне слишком мало для того, чтобы я мог рассказывать о его трудах. А я бы хотел показать вам, какое удовольствие может доставить это захватывающее, очень домашнее, личное, многoipaH ное искусство, равно как и предоставить повод к дальнейшим дискуссиям (более содержательным, нежели обсуждение вопроса о том, в своем ли уме люди, практикующие подобное хобби).

Я предложу вашему вниманию по крайней мере один язык, который, по мнению или, скорее, по ощущению его создателя, достиг высшей степени совершенства, воплощенного как в абстрактной красоте слов, так и в изысканности связей между их звучанием и значением, не говоря уже о филигранной грамматике и о гипотетическом историческом фоне (ибо в конце концов создатель языка понимает, что ему необходим исторический фон — и для того, чтобы отдельные слова обрели нужную форму, и для того, чтобы все творение в целом казалось связным и непротиворечивым). Кроме того, я полагаю, что для создания совершенного воображаемого языка нужно хотя бы в общих чертах разработать сопутствующую ему мифологию. Не только потому, что любые поэтические примеры должны принадлежать некой традиции, более или менее развернутой, но и потому, что созидание языка и сотворение мифологии — изначально взаимосвязанные и протекающие одновременно процессы; чтобы придать индивидуальность своему языку, его нужно ввести в ткань определенной мифологии: индивидуальной, но не вступающей в противоречие с общими принципами человеческого мифотворчества, — точно так же, как и звучание слов, характерное для вашего языка, должно оставаться в пределах естественной человеческой и даже, наверное, европейской фонетики. А кроме того, истинно и другое: создавая язык, вы неизбежно получите мифологию.

Но вернемся собственно к языку: лично меня здесь больше всего интересуют, наверное, форма слова как таковая и взаимосвязь звучания слова с его значением (так называемое фонетическое соответствие). Мне всегда хочется постараться понять, если только такое возможно, что в этом единстве смысла и символа традиционно, а что — следствие личных склонностей и пристрастий, то есть личного лингвистического нрава, который, как я смею предположить, имеется у каждого человека.

Конечно, есть и другие любопытные задачи, которыми может заниматься творец воображаемых языков. Например, чисто филологические (это работа, необходимая при создании языка, но увлекательная и сама по себе): скажем, на псевдоисторическом фоне проследить происхождение того или иного слова от его более древних форм (о которых имеется некоторое обшее представление); или же, постулировав определенные тенденции развития языка, выяснить, как изменится форма его слов с течением времени. Или можно решать грамматические и логические — то есть более абстрактные — задачи: к примеру, почти или вовсе не утруждая себя ни фонетикой, ни фонетическими соответствиями, заняться классификацией лексики и разрабатывать разные простые, изящные и эффективные способы установления связей между словами. В этом случае иногда удается создать новый, порой замечательно действенный метод — правда, из-за того, что ваши далекие предки повсеместно и столь долгое время занимались теми же экспериментами, вам вряд ли удастся придумать что-нибудь совершенно новое, такое, что прежде не встречалось никогда и нигде; но это не должно вас тревожить. Ведь вам даже далеко не всегда доведется об этом узнать; и уж, в любом случае, вы, действуя намеренно и сознательно, а потому более прозорливо, обретете тот же творческий опыт, какой был достоянием многих безымянных гениев, изобретателей виртуозно подобранных элементов традиционных языков, которые впоследствии стали использовать (зачастую грубо и невпопад) их менее одаренные сородичи.

Теперь, полагаю, что, невзирая на некоторую неловкость, мне более невозможно оттягивать явление на свет плодов моего усердного труда — лучшего из того, что я сумел сотворить, работая в краткие часы досуга, урывками. Прекрасные фонологические системы, пылящиеся в ящиках письменного стола, сложные и при том столь радующие мою душу, — источник того немногого, что мне известно о разработке фонетической структуры языка, соответствующей моим личным вкусам, — вряд ли будут вам интересны. Поэтому я хочу предложить вашему вниманию стихи — стихи, написанные на языке, который воплотил в себе и в то же время закрепил мои личные склонности. Язык подобен мифологии: вначале создатель творит мифологию по своему вкусу, а после она сама начинает направлять его воображение и берет своего создателя в плен.