Журнал «Знание-сила» - Знание - сила, 1998 № 05(851)

5. Соблюдают правша проживания в общежитие:

а) проводят утреннюю и вечернюю уборку комнат с 8—00 час и с 22— 00 час;

б) занимаются самоподготовкой (16.00 час — 19.00 час);

в) соблюдают тишину и порядок в общежитии в течение всего дня и особенно после отбоя (23.00 час).»

По каждому пункту можно было бы написать целый трактат или полновесный роман. Пункт за пунктом можно осмысливать эти условия конкурса как в сатирическом, так и в трагическом плане. Жаль, что не все еще способны увидеть абсурдность жизни советского общества во всем его всемирно-историческом масштабе.

Совсем недавно я вернулся из Германии, где несколько дней прожил в общежитии вместе со студентами. Занимались они допоздна. А с вечера и до середины ночи куралесили за моей стеной. До этого я и не подозревал , что не все немцы ложатся спать ровно в 21.00. А еще я понял, что «учащиеся» могут жить без комендантов, вахтеров, полицейских, воспитателей, пить пиво и вино, и при этом утром не только не плевать на начищенные ботинки преподавателя, но и не оставлять после себя даже безобидной бумажки. Поэтому пусть завидует нам немецкий историк, который вряд ли когда-нибудь сможет написать подобную этой микромасштабную историю. Где он найдет источник? Впрочем, и у них Гитлер предполагал после победоносной войны ввести институт воспитателей из наиболее отличившихся фельдфебелей вермахта. Благодаря нам, им повезло. Я мог бы вспомнить общежитие и вьетнамских студентов в Ханое... Но все это не имеет прямого отношения к Народному архиву.

Все имена, за исключением А.П.Лещинской, изменены.

Документы, использованные в статье, выявлены ведущим научным сотрудником ЦДНА Г. И. Поповой. •

Андрей НИКИТИН

Можете себе представить рыцаря- тамплиера в московской коммуналке? Или мистика-розенкрейцера„ спешащего утром на службу в советскую контору? Вряд ли. Право же, есть вещи «несовместные»... И тем не менее в советской России существовали возрожденные средневековые рыцарские ордена тамплиеров и братства розенкрейцеров. В двадцатых — тридцатых годах среди членов этих орденов и братств были и режиссер Сергеи Эйзенштейн, и актеры Михаил Чехов и В.С.Смышляев ггеограф А.С.Барков, многие художники, писатели, ученые.

Что привело их туда? Какую роль сыграла эта форма внецерковной мистики в развитии культуры и искусства России? Об этом рассказывает историк, исследователь рыцарских орденов Андрей Никитин в своей книге «Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в советской России», недавно выпущенной очень малым тиражом. Журнальный вариант наиболее интересных частей этой книги мы предлагаем нашему читателю.

Мистические ордена в советской России? Да, хотя очень трудно в это поверить.

Совсем недавно мы узнали, что в двадцатых — тридцатых годах нашего века существовал обширный пласт жизни, оказавший мощное влияние на духовное развитие российской интеллигенции практически во всех областях культуры, науки и искусства, до самого последнего времени остававшийся совершенно неизвестным. Речь идет о мистических обществах, мистических движениях и орденах, существование которых хранилось в глубокой тайне как оставшимися в живых посвященными, пережившими годы тюремного заключения, ссылок и концентрационных лагерей, так и официальными органами власти, старательно скрывавшими их существование.

Между тем догадаться об этом можно было и раньше, когда появились публикации фантастических произведений А.В.Чаянова, С.А.Клычкова, а главное — М.А.Булгакова о Воланде, знаменитый роман, в котором по улицам Москвы двадцатых годов разгуливают потусторонние рыцари с атрибутами средневековой мистики и оккультизма. Более внимательное чтение литературы того десятилетия показало неслучайность интереса ко всему оккультному и инфернальному в то время. Мистическая струя, хорошо прослеживаемая у Булгакова, не менее ярко проступает в творчестве молодого В.А. Каверина, Л. М Леонова, ЮЛ.Слезкина и многих других современных им прозаиков.

Сходные явления на протяжении тех же двадцатых годов можно заметить и в театре, и в живописи. Символизм, превратившийся на сиене в конструктивизм, нес в себе мистическое восприятие мира, как бы его ни пытались трактовать теоретики театра, рассуждая о «новом искусстве», «пролетарском искусстве», «биомеханике» и прочем. Первые театральные постановки С.М.Эйзенштейна в московском театре Пролеткульта («Мексиканец» по Дж.Лондону, «Лена» В.Ф.Плетнева и другие), постановки В.Э.Мейерхольда, наконец спектакли Второго МХАТа с участием М.А.Чехова («Гамлет», «Ревизор», «Петербург)— все были проникнуты попыткой показать «жизнь невидимую», раскрыть тайную суть изображаемого, вывернув обыденность наизнанку.

Любопытно и другое, столь же известное: наряду с репрессиями, обрушившимися на российскую интеллигенцию в конце двадцатых и в тридцатых годах, закрытию и уничтожению подпадали не только политическое инакомыслие, религиозность, склонность к «идеализму», но и все так называемое левое искусство, то самое «революционное» искусство, которое по сути своей было абсолютно аполитично, а если и пользовалось «революционными фразами» или политическими лозунгами, то лишь для собственного оправдания и выживания в условиях пролетарской диктатуры.

Иными словами, это экспериментальное искусство, пытавшееся отразить скрытую сущность повседневной реальности, совершенно справедливо приравнивалось инквизиторами той эпохи к мистике, с которой они вели беспощадную борьбу, как со всем, что могло способствовать противостоянию людей жесточайшему напору вульгарного материализма.

Опасность заключалась не в черных, красных и белых квадратах, не в разложении формы на геометрические фигуры, ее составляющие, не во взаимопроникновении образов, не в непонятных аккордах музыки, не в расплывчатости поэтических - образов и не в «возрождении древнего язычества», жившего еще среди темной и жестокой массы крестьянства, а в том, что все вместе это утверждало бытие не одной, а многих реальностей, в которых жил человек. Следовательно, и сам он оказывался не биологической машиной, не животным, а существом, способным жить и развиваться в разных измерениях пространства и времени.

В результате все искусство, кроме сугубо реалистического, было объявлено враждебным народу, массам и т.л., а потому подлежащим преследованию и уничтожению. Оно прямо приравнивалось к «враждебной идеологии», к религии, к мистике, к идеализму совсем так, как это чуть позже произошло в Германии после прихода к власти Гитлера, показав, что ни одна тоталитарная система не может примириться с существованием иных мыслей и иных миров, кроме тех, которые она утверждает.