Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016

Сегодня тыщи звёзд дрожат в небесном сите,
Промерзшие насквозь, мечтают о тепле,
И смотрит грустный Бог, как тихо рвутся нити,
Которыми душа привязана к земле.

Мне шепчет эта ночь: Губан, Володька Силос,
Мосёнок, Цуккерман, Наилька, Настька-ять:
Вчера снесли барак, в котором я училась
Играть и говорить, любить и умирать.

Ах, нити… раз – и всё. Как выцветшие тряпки,
Соломинки, зола сгоревшего куста…
Давно на небеси моя лихая бабка,
Унесшая «едрить», «имать» и «тра-та-та»,

А с ней тюремщик-брат, ругавшийся «подскуда» –
Ого, пустили в рай, вон пялится с небес.
Их младшая сестра ещё жива покуда,
Но помнит только хлеб – по карточкам и без.

Прочитаны давно великие романы,
А нынешние – блин, какая же мурня.
Мои друзья ушли – жалеть не перестану,
А лучшие давно, где бабка и родня.

Как тонко! Рвётся как! Слегка концом ударит,
Вот эта – посильней… была она крепка.
Держи меня, родной. Я твой воздушный шарик,
Подставивший рукам скрипучие бока.

Держи меня, как мяч, щенка, лесную шишку,
(Нет, все же шарик я, скрипящий и тугой) –
Ведь истинный мужик внутри всегда мальчишка:
Футбол, смешная лень, педали под ногой.

Держи меня, боюсь! Не разжимай ладоней!
Я так же вся тряслась, когда с обрыва – вниз,
В тяжелую Исеть (вверху орали – тонет),
Держи меня, родной… держи меня… держись.

Смотри – вон там звезда от холода уснула…
Ну всё, уже теплей и отступает страх,
И тихо гладит Бог мои крутые скулы –
Смешной воздушный шар в мальчишечьих руках…

Нынче небо разукрашено цацками,
Ночь –в тулупчике с чужого плеча,
И стоит у церкви девка казацкая,
Жёнка чёрного сыча-Пугача.

Знать, зайти да помолиться охота ей –
Нечо делать, ты ж покойница, стой…
Так же тявкают щенки за воротами,
Как при Катьке – Катерине второй,

Снег такой же… прогуляемся, Устенька?
Глянь, кивнула… погутарим за жизнь?
По Урицкого, по тропочке узенькой –
Поскользнёшься, за меня подержись.

Всё у нас, у русских баб, не по-мелкому,
Не в загашничек, а по лбу рублём:
Анператор обернётся Емелькою,
Сальным бабником, кровавым репьём.

И такого –из сердечка-то вынешь ли?
Хоть и вынешь –позабыть не дадут:
Двадцать дён поцаревала Устиньюшка,
Двадцать лет острожный хлебушек крут.

Шибко воля хороша заоконная,
Там колышется вода-лебеда…
Зашпыняла Софья: мол, незаконная…
Русь, Устинья, незаконна тогда.

Не уймётся, лает шавка кусачая,
Отойдём с тобой к соседской стене…
Мы ведь русские –и нам переплачивать,
Мы ведь бабы –переплата вдвойне.

За какую рожу? Чёрта бы лысого,
Фигу с маслицем да дышло бы в рот!
Переплатишь –сдачу в пазуху высыплют ,
Да такую, что никто не берёт:

Сороковник –за решёткой исполнился,
Сорок дней –не помянул и конвой,
И попроще что: в заплатах исподнее,
Слёзы горькие над серой канвой,

Неощипанная горлица сизая:
Всё же мясо, без похлёбки каюк,
И растрёпанная Харлова Лизонька,
Пальцем тычущая в балку и крюк…

…ночь растаяла со звёздами-бусами,
Унесла Устинью в чёрной горсти –
Только вечно мне под чёлочкой русою
Поцелуй прощальный Устин нести…

Свернула нынче к тубдиспансеру:
Вон дворник Вася – постарел.
Мороз покрыл деревья панцирем,
Засыпал спины пустырей,
Да Васе-то с дебилкой Иркою
Все пофиг: живо разгребём…
Три бывших зэка в окна зыркают,
Дыша последним январём.
Когда-то – едено да плясано,
Подколото: не суйся, тварь,
Полёжано в кустах под насыпью,
А нынче – кашель и январь.
С больничек, брат, с казённых
шконочек
Без шмона пропускают в рай…
«Эй, Ирка! Шляться будешь до ночи?
Комки-то в кучу собирай,
Как догребёшь, пойдем полечимся,
Перловочкой закусим, бля…»
У пищеблока две буфетчицы,
Халаты запахнув, смолят.
«На, Ирка, докури-побалуйся,
Да нам посуду прибери…»
И всё в округе просит жалости:
Деревья, стены, снегири,
И передачи с трёх до вечера,
Часов примерно до шести…
(«С чем пирожки, маманя? С печенью?
Не бойсь, нетрудно отнести…»)
Кефир с конфетками желейными
(«Тому, Андрееву – плеврит…»)
Ах, Русь моя, страна жалельная –
К тем, кто убивец и убит.
Пойду отсюда – запорошена,
Скользя под ветками рябин…
…ты пожалей меня, хороший мой –
И можешь даже не любить…

Ну и жись пошла – ухабы да петельки,
Да иголки, да колючая соль…
А поехали до Ёбурга, Петенька –
Прошвырнёмся да проветримся, что ль.

Промелькнули два мальца с папиросами,
Чей-то сложенный промерзший горбыль.
Петя, чо это? Кажись, Белоносово –
Третий бабкин муж отсюдова был.

В сорок третьем принесли похоронную,
Пожалела, хоть дубасил зазря…
Вся исклёвана дурными воронами
И сочится чем-то красным заря.

По морозу бы такому – да валенки,
Хорошо в них по сугробам хилять.
В Златогорово – коровник разваленный,
Две кафешки – «Дастархан» да «Халяль»..

У хозяйки – брови-волосы белые,
А глаза – косые злые ножи.
Как чужих Россия нашими делает –
Так своих-то превращает в чужих.

Знаешь, Петь, я поглядела на ценники –
Из кафе, пожалуй, сразу пойду…
А в Покровке расстреляли священника
В девятнадцатом весёлом году,

Вместе с матушкой и девкой на выданье –
Ведь поповна, значит, к Боженьке брысь…
Сколь Покровок по России раскидано!
Улиц Ленина побольше, кажись.

Ёбург, Петя! Тротуары пригладили,
Не найдёшь бумажки брошенной – фиг.
Во Высоцкий-то – какая громадина,
Только кривенький – как все, кто велик.

А витрины зазывают и зыркают –
Не купить ли эту куртку? На кой?
…а великие, большие – все с дырками,
С загогулинами, с пулей, с петлей.

Заблужусь – не знаю, вира ли, майна ли,
Да ещё посыпал хлопьями снег.
Поцелуемся на улице Вайнера –
Пусть завидует с лопатой узбек.

Кину снегом, ты на людях потискаешь –
Знай-ко, Ёбург, нас, таких дураков.
И вернёмся мы – по тракту Сибирскому,
По дороженьке солдат-варнаков…

Едем… Ракитник, боярка с пичугами,
Тоненький лёд на переднем стекле.
Снежная трасса, деревня Чечулино,
Крепкие руки на старом руле.

Здешние трассы не давлены Джипами,
Джипам до трактора – нос не дорос.
Может, в такой же избёнке задрипанной,
То есть, в хлеву – народился Христос.