Драмы и комедии

Г у д о в и ч. Ах, какой подлец! Он мог это сделать. Помнишь, Броня, я тебе говорил?

Ю л я. Он, конечно, не признается.

Г у д о в и ч. Если его, мерзавца, когда-нибудь судить будут, я бы хотел быть свидетелем.

Ю л я. Это будет тогда, когда мы призовем к суду всех предателей, а сейчас…

Г у д о в и ч. Я готов, Юленька. Только оденусь.

Ю л я. Я пойду вперед, а вы осторожно, следом за мной.

Г у д о в и ч. Хорошо. (Прислушивается.) Там, кажется, кто-то вошел. Я не запер дверей.

Б р о н я выходит в переднюю, и сразу же в дверях появляется М и г у ц к и й.

М и г у ц к и й (остановившись в дверях) . Здравствуйте, Павел Андреевич! Зашел вас проведать. Говорят, с вами произошла маленькая неприятность. (Следит глазами за Юлей.)

Г у д о в и ч. Какая неприятность?

М и г у ц к и й. Говорят, вызывали вас куда-то?

Г у д о в и ч. С кем этого теперь не бывает.

М и г у ц к и й. И меня из--за вас побеспокоили: «Это, говорят, ваши кадры». (Внезапно обращаясь к Юле.) Почем молочко?

Ю л я. Двадцать рублей.

М и г у ц к и й. Дорого, дорого.

Ю л я (хочет пройти к двери) . Позвольте!

М и г у ц к и й (загораживая ей путь) . Может, уступите немного по знакомству?

Ю л я. Я вас не знаю.

М и г у ц к и й (напевает песню, которую пела Юля в первой картине) . Помните?

Ю л я. А что это такое? Вы меня, наверное, за кого-нибудь другого принимаете. (Хочет пройти.)

М и г у ц к и й (выхватывая револьвер) . Минуточку.

Юля подается назад.

Отойдите в угол. Еще дальше!.. Вот так. (Гудовичу.) А я еще заступался за вас! От петли спасал.

Г у д о в и ч. Я что-то не помню.

М и г у ц к и й. Ну как же! Вас ведь повесить хотели.

Г у д о в и ч. Так этим я вам обязан?

М и г у ц к и й. Только мне.

Г у д о в и ч (иронически) . Душевно благодарен. Но при чем тут молочница?

М и г у ц к и й. А вот мы сейчас выясним, при чем тут она. (Зовет.) Марфа Петровна!

Входит М а р ф а П е т р о в н а.

Эта приходила с письмом?

М а р ф а П е т р о в н а. Эта, эта самая.

М и г у ц к и й. Сбегайте в полицию, скажите, что я ее задержал. Пускай придут, заберут.

М а р ф а П е т р о в н а (раскрыла рот от удивления) . В немецкую полицию?

М и г у ц к и й. А в какую же еще?

М а р ф а П е т р о в н а. Ну, ладно… Сейчас сбегаю. (Выходит.)

М и г у ц к и й. Что же нам делать, Павел Андреевич?

Г у д о в и ч. Вы-то знаете, что вам делать.

Б р о н я. Павел Андреевич ее не звал. Она сама привязалась.

М и г у ц к и й. В таких случаях нужно заявить. Вон объявления…

Б р о н я. Да она только что пришла.

М и г у ц к и й. Жаль мне вас, Павел Андреевич. В неприятную историю вы влипли.

Г у д о в и ч. Не нужны мне ваши сожаления.

М и г у ц к и й. Мне жаль, что пропадает творческий работник. Связавшись с агентами Москвы, вы изменили белорусскому делу. (Показывает на Юлю.) Она — причина всех бедствий. Если бы не ей подобные, белорусский народ спокойно жил бы под покровительством великой Германии.

Г у д о в и ч. Ваша «великая Германия» оказывает покровительство только таким большим подлецам, как вы, которые готовы продать ей свой народ.

М и г у ц к и й. Напрасно вы так. Как бы не пришлось раскаяться.

Б р о н я. Простите старика, Анатолий Захарович. Он упрямый и норовистый, но ничего дурного не делает.

М и г у ц к и й. Как я могу прощать? Не я буду разбирать это.

Б р о н я. Вы, если захотите, можете его спасти.

М и г у ц к и й. Конечно, я мог бы, например, сказать, что это не я послал за полицией, а он сам, — и все. Больше ничего не нужно. Но мне пришлось бы покривить душой. А ради чего? На это я мог бы пойти только ради белорусского дела: если бы, скажем, Павел Андреевич дал слово, что он будет с нами сотрудничать.

Г у д о в и ч. Какое вы имеете право называть белорусским делом подлое предательство? Белорусское дело — это то, что делает белорусский народ, а не его палачи.

М и г у ц к и й. Вот, слышите! Как ты его вызволишь, если он сам в петлю лезет?

Б р о н я. Это он в запальчивости, не знает, что говорит. Дайте ему одуматься, все взвесить, и он будет с вами. Да вы присядьте, Анатолий Захарович.

М и г у ц к и й. Не беспокойтесь. (Смотрит на часы.) Сейчас должны прийти.

Б р о н я (приносит стул) . Садитесь. Что ж вам стоять, как на часах. Никуда она не денется.

М и г у ц к и й. Благодарю. (Не сводя глаз и револьвера с Юли, медленно опускается на стул.)

Броня рывком выхватывает стул и толкает Мигуцкого в грудь, тот падает. Броня обеими руками схватила правую руку Мигуцкого и прижала ее к полу.

Б р о н я (кричит) . Бегите через окно!

Юля вонзила финку в грудь Мигуцкому, тот упал и выпустил револьвер. Броня и Юля оказываются друг против друга.

Ю л я. Спасибо.

Б р о н я. Прости, что обидела.

Отворяются двери, и на пороге показывается М а р ф а П е т р о в н а. Юля хватает револьвер Мигуцкого и наводит на дверь, ожидая полицию.

М а р ф а П е т р о в н а. Не бойтесь! Я не была в полиции. Уходите скорей!

Ю л я. Пошли, Павел Андреевич!

М а р ф а П е т р о в н а. А я ничего знать не знаю, ведать не ведаю.

Ю л я, Г у д о в и ч и Б р о н я уходят.

(Проходя мимо трупа Мигуцкого.) А, ирод! Обдурить хотел. Приятелем прикидывался! (Выходит.)

Поздняя осень. Вечереет. Лесная полянка. Где-то неподалеку то начинает гудеть, то снова смолкает мотор самолета. Через полянку проносят раненых, очевидно для погрузки на самолет. Видны добротно построенные партизанские землянки. Из леса доносится многоголосая песня.

Песня приближается.

На полянку выходят: Г у д о в и ч — в полушубке, валенках, шапке-ушанке, с чемоданчиком в руках; к о м а н д и р и к о м и с с а р отряда, г р у п п а п а р т и з а н и п а р т и з а н о к, среди них Ю л я и М а к с и м е н я.

П а р т и з а н ы (поют) .

К о м и с с а р (становится на пенек) . Товарищи! Сегодня от нас на Большую землю, в родную Москву улетает наш друг, наш лучший партизан Павел Андреевич Гудович.

Г у д о в и ч (качает головой) . Ну и шутник!

К о м и с с а р. Да, наш лучший партизан. Правда, он не стреляет из пулемета, но у него есть свое мощное оружие, с которым он встал на защиту Родины. Мы гордимся, что вырвали такого человека из фашистских когтей. Сегодня мы передаем его с рук на руки нашим боевым товарищам — советским соколам, которые доставят его живым и здоровым в родную Москву. Давайте признаемся, товарищи: жаль нам отпускать Павла Андреевича. Мы все его крепко полюбили за то, что он настоящий советский человек. Наш, родной. Но мы не должны быть эгоистами. Наш отряд — слишком узкое поле деятельности для такого таланта. Там, на Большой земле, его оперы будут слушать тысячи, десятки тысяч советских людей. Его произведения будут вдохновлять их на геройские подвиги. Пожелаем же ему дальнейших творческих успехов. Надеемся, Павел Андреевич, скоро встретимся с вами на освобожденной белорусской земле, при счастливой доле.