Виктор Лаврентьев - Человек и глобус

Б а р м и н а. У меня на душе почти спокойно. Столько пришлось пережить за эти годы, столько натерпеться. И вот снова, как когда-то в Ленинграде, собрались гости. Даже звучит музыка. Правда, обстановка не та, что была, и посуды не хватает, и поселили в какое-то захолустье. Но ничего. Я и этому рада. Ничего, все образуется. Посидим?

В е р н о в а. Посидим.

Б а р м и н а. Вы не посчитаете меня за черствую эгоистку?

В е р н о в а. Ну что вы, Кира Федоровна, никак не могу.

Б а р м и н а. Рассуждаю, как сытый, устроенный человек. А вы потеряли все, живете в общежитии…

В е р н о в а. Нет, нет. Я довольна. Я тоже спокойна. У меня не оставалось никаких надежд. Исчезла способность даже мечтать. Хотя бы про еду. Нет, я теперь счастливая. Постарела, подурнела, но выжила и работаю. Хорошо. Это так хорошо…

Б а р м и н а. Георгий Петрович безбожно молчаливый. Никогда не рассказывает, чем он занимается, где бывает. Из Севастополя писал такие письма, словно он там отдыхал, загорал. Сказал, что едет в Казань, а был в Ленинграде. Я уже к этому привыкла и не сержусь. Вы хотите уйти к молодым людям?

В е р н о в а. Нет. Они стали называть меня Антошкой. Говорят, я теперь полезный парнишка.

Б а р м и н а. Бесстыдники. Все они изменились. Огрубели, возмужали, меньше смеются.

В е р н о в а. Георгий Петрович посматривает на эту дверь.

Б а р м и н а. Я давно заметила и нарочно увела вас сюда. Пусть он отдохнет. Он обещал. Тонечка, вы должны быть моим союзником.

В е р н о в а. Постараюсь.

Б а р м и н а. Он обязан отдыхать. И сегодня он поклялся… Почаще приходите, будем читать, разговаривать. Вспоминать. Все же, я чувствую, наша жизнь непоправимо изменилась. Я ни о чем не хочу допытываться, но не могу избавиться от каких-то новых тревог. Вот теперь неотлучно, точно тень, за Георгием Петровичем ходит Родион Васильевич. И спит даже у нас. Он скромный, молчаливый. Но зачем это? Лишь бы это была не политика. Я так боюсь политики…

В е р н о в а. Кира Федоровна, успокойтесь. Политикой здесь и не пахнет. Ведется какое-то важное исследование. О нем никто не должен знать. Военная обстановка. Иначе быть не может.

Б а р м и н а. Пусть. Пусть и я ничего не знаю. Я вижу и рада, что Георгий Петрович доволен, прямо счастлив. Пропадает где-то целыми сутками, куда-то ездит. Пусть. Лишь бы это было все к добру.

В е р н о в а. Конечно, к добру.

Б а р м и н а. В нашем доме существовало одно твердое правило — плохих людей Георгий к себе не приглашал. Сам он не изменился. Осталось, думаю, и неизменным правило. Я не ошибаюсь?

В е р н о в а. Нет.

Б а р м и н а. Хорошие друзья нужны.

Б а р м и н (постояв у дверей, входит с озабоченным видом) . Кира, помоги.

Б а р м и н а. Что такое?

Б а р м и н. Молодые люди опять проголодались. Требуют чего-нибудь посущественнее. Выручай.

Б а р м и н а. Что-нибудь придумаю. Пойдемте, Тонечка.

Б а р м и н (провожая их) . Заставьте их чистить картошку. Неженатым полезно овладеть этой наукой.

Бармина и Вернова уходят. Бармин вызывает жестом из другой комнаты З у е в а. Тот проскальзывает в кабинет, прикрывает дверь.

Б а р м и н. Дверь закрыта. Табу. Садитесь. Чем порадуете? Как в Изборске?

З у е в. Поступили первые образцы руды. Делают концентрат и в освинцованных контейнерах шлют дальше. На электролизном заводе три дня назад пущена опытная установка. Процессом руководит Пугачев.

Б а р м и н. Он умница, дело знает. За металлургов я почти спокоен. А вот графит отстает. Страшно отстает. (Пауза.) Завтра хочу поехать в Харьков.

З у е в. Поездом, самолетом?

Б а р м и н. Лучше лететь. Возьму с собой Черданцева.

З у е в. Значит, четыре места. Самолет будет.

Б а р м и н. Надо позвать Алексея Ивановича.

З у е в. Одну минутку. Я все забываю вас спросить, поскольку речь пойдет о моей личной слабости. Вы не станете возражать, если весной на нашей территории в полном соответствии с планами строителей сделаем посадку деревьев? Маленькие кустики, крохотные елочки, жалкие яблоньки превратятся в тенистые деревья. А через двадцать лет зашумит почти настоящий сад. Даже через пять — десять лет. Клены и яблоньки растут быстро. Разрешите? Повторяю — это моя слабость.

Б а р м и н. Через десять лет… И война еще не кончена. Я «за», товарищ садовник. Сейчас спросим Алешу. (Приоткрыв дверь, жестом приглашает зайти.)

Входит Ч е р д а н ц е в.

Как вы относитесь к живой природе?

Ч е р д а н ц е в. В общем, вполне положительно. Мы друг другу не мешаем.

Б а р м и н. Значит, решено.

З у е в. Спасибо.

Б а р м и н. Алексей Иванович, завтра предлагаю полет в Харьков. Готовы?

Ч е р д а н ц е в. Готов.

Б а р м и н. Организуем маленький семинарчик. Мел, доска у них найдутся, остальное у нас в голове. Расскажем, что сделано нами. Дадим расчеты реакторов на быстрых и медленных нейтронах. Это их встряхнет. Пусть мужики работают, втягиваются по-настоящему, забывают пережитое. Проверят наши результаты. Добьются своих, новых, и, глядишь, нас начнут поджимать.

Ч е р д а н ц е в. Запасные дублеры?

Б а р м и н. Назовем это цепной реакцией.

Ч е р д а н ц е в. Применительно к людям? Емкое выражение. Надо заметить. (Делает пометку в записной книжке.) Рождается наша терминология. Теперь взаимное обогащение мозгов будет называться цепной реакцией.

Открыв дверь, появляется Б а р м и н а. С упреком смотрит на Бармина, он на нее. Молчание.

Б а р м и н а. Сочинитель. Эксплуататор святых чувств. (Уходит.)

Б а р м и н. Грехи… Сумею ли замолить? (Пауза.) Итак, завтра в Харьков. Идите отдыхайте, развлекайтесь. Это же вечер отдыха. (Провожает до двери Зуева и Черданцева. Высмотрев Ракитского, приглашает зайти его.)

Входит Р а к и т с к и й. Он сухощав, сутул, седые волосы, седая бородка, мешковатый костюм. Говорит спокойно, медленно.

Проходите, Викентий Сергеевич.

Р а к и т с к и й. Да, да. Что-то вроде домашней исповедальни. Когда-то сам грешил этим же. Спасибо, что извлекли. Отвык от развлечений. Отвык. Сразу большая доза вредна. Хотите спросить, как самочувствие?

Б а р м и н. Хочу.

Р а к и т с к и й. Затрудняюсь, что и ответить. Приглядываюсь. Стараюсь вживаться в среду. Слишком стремительно и неожиданно произошло изменение судьбы. Скажите, Георгий Петрович, какую роль вы сыграли в моем возвращении в Москву?

Б а р м и н (выдерживая его взгляд) . Абсолютно никакой.

Р а к и т с к и й. Странно. (Пауза.) Меня многие годы невежды, имеющие отношение к власти, считали мракобесом, не давали работать как ученому. К чьему-то прискорбию я выжил, уцелел и могу с удивлением воскликнуть: жив, курилка! Но моя жизнь идет к концу. Что я мог сделать — не сделал и вряд ли уже способен… Кому же я должен быть обязан за вторичное появление на подмостках науки?