Виктор Лаврентьев - Человек и глобус

Т р у м э н. Вот именно. Я только выполню долг.

Ч е р ч и л л ь. Но мы будем против сообщения русским каких-либо подробностей.

Т р у м э н. Я вас заверяю, что никогда никаких подробностей большевики от нас не узнают. Они их только могут испытать на себе.

Ч е р ч и л л ь. Я вполне удовлетворен нашей беседой.

Т р у м э н. Я тоже. Скоро начало заседания. Пользуясь правом председательствующего, я выберу наиболее подходящее время для короткой беседы со Сталиным.

Ч е р ч и л л ь. Согласен.

З а т е м н е н и е.

В перерыве между утренним и вечерним заседаниями.

В помещении Советской делегации. Г р и ш а н к о в и Б а р м и н.

Г р и ш а н к о в. Выходит, что при самых благоприятных условиях американцы делали бомбу четыре года…

Б а р м и н. Пять лет, считая с начала исследовательских работ в сороковом году.

Г р и ш а н к о в. Допустим, пять. Сегодня они начали свой атомный шантаж. Какое-то время мы выиграли. Нам приказано немедленно вернуться в Москву и форсировать работу. И ничего не жалеть. По сути, сегодня господин Трумэн объявил нам войну. Значит, мы обязаны рассматривать атомную проблему как длительную военно-политическую операцию. (Пауза.) Да-а. Георгий Петрович, для нас война не кончилась. Она перешла в другую, как мы и ожидали. Или мы позволим господину Трумэну снова играть с огнем, глумиться над могилами миллионов?

Б а р м и н. Какая мерзость! Какая мерзость! Сволочи! Демократы!

Г р и ш а н к о в. Мне было сказано: ответное оружие должно стать делом всей партии, всего народа. А нервы, кажется, у нас крепкие.

Б а р м и н. И у нас, ученых, не слабые. Кассандра!

Г р и ш а н к о в. Заказываю самолет.

Затемнение.

После вечернего заседания.

Т р у м э н и Ч е р ч и л л ь.

Т р у м э н. Дело сделано.

Ч е р ч и л л ь. Я издали внимательно наблюдал. Кажется, он не задавал вам вопросов?

Т р у м э н. У меня сложилось впечатление, он настолько был поражен сообщением, что утратил способность разговаривать.

Ч е р ч и л л ь. До сих пор я был убежден, что его чем-то смутить, вывести из равновесия абсолютно невозможно.

Т р у м э н. Он сказал одну-единственную фразу — выразил надежду, что мы сумеем как следует использовать свое оружие. Ему надо самому хотя бы немного представлять, что такое ядерная наука, а главное, иметь сведущих экспертов.

Ч е р ч и л л ь. Как мне объяснили наши ученые, когда-то у русских, до начала войны, были весьма знающие люди в области ядерной физики.

Т р у м э н. Что ж, пусть Сталин начнет их искать. (Пауза.) Все же Гитлер, надо отдать ему должное, хорошо похозяйничал в России. Много лет понадобится им на восстановление промышленности. Их экономике скоро не поднять атомную бомбу. Это посложнее и подороже, чем танки или самолеты.

Ч е р ч и л л ь. Если они это поймут, у них должно измениться настроение. Они должны стать более покладистыми. Судя по вечернему заседанию, они так же настойчивы и упрямы.

Т р у м э н. И все же двадцатому веку суждено жить под знаком американской деловитости.

З а т е м н е н и е.

Октябрь 1946 года. Комната в деревенской избе, та, что иногда называется чистой половиной. Дверь в кухню. Два запотевших окна, побеленные стены. Кровать, стол, несколько стульев. На столе слабый язычок пламени от семилинейной керосиновой лампы без стекла.

Б а р м и н сидит на табуретке возле стенки русской печи, обогревающей комнату. Он в пиджаке, в сапогах, напоминает обличьем уполномоченного средней руки.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а, хозяйка избы, заглянув на минутку, чтоб узнать, как себя чувствует неожиданный гость, так и осталась стоять у дверей, поддавшись неудержимой тяге поговорить с приезжим человеком.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Вы садитесь поближе к печке, поближе. Утром до работы топлю. Поди, уж совсем остыла.

Б а р м и н. Нет, еще теплая. Вы не беспокойтесь, мне хорошо.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Не нагрянь гости, мы бы уж больше сегодня не топили. Так бы и спали.

Б а р м и н. Вы, пожалуйста, не хлопочите.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Велики хлопоты — еще раз истопить печку. Чайник вскипячу, картошки наварю. Уж чем богаты… Других угощений нет.

Б а р м и н. Пожалуйста, не беспокойтесь. У нас с собой припас имеется.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Теперь все, кто из города в деревню едут, припас с собой берут. Не так, как прежде. (После паузы.) В нашей степи, да еще в непогодь, заблудиться совсем просто. Свои, местные, случается, блукают, а чужие и подавно. Степь во все стороны одинакова. Деревенские огоньки теперь издали не увидишь, да и кто нынче вечерами с огнем сидит? Случается, бежишь в потемках из конторы, даже жутковато бывает. Стоят черные дома, словно вся деревня повымерла. Почему стекла перестали продавать?

Б а р м и н. Не знаю.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Оборонялись ими, что ли, да все побили? Ни за какие деньги купить нельзя. В конторе в закрытом шкафу председатель два стеклышка бережет. Если расщедрится — даст, тогда посветлее будет.

Б а р м и н. Ничего, и так ладно. Нам бисером не вышивать.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. И верно.

Б а р м и н. А как с хлебом?

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Пока сеем да убираем, тогда только хлеб и видим. Глазами. Картошка выручает. Вот и нынче весь урожай государству отвезли. Теперь для себя стараемся добыть. Прежде старатели так за золотом не гонялись, как мы теперь за зерном. Со света дотемна одни на полях колоски ищут, подбирают, другие, и я с ними, какой раз уже охвостья провеваем. Крутишь-крутишь эту веялку, аж в глазах темнеет и сердце заходится, а что бригадой отобьем — то одна баба в подоле унесет. Вот так и живем. Умирать не собираемся. (Обернувшись.) Маша, скоро там у тебя?

М а ш а (появляется в дверях, в старом, линялом платье, в валенках на босу ногу) . Чайник почти готов. Картошка кипеть начинает.

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Подбрось еще. Иди.

Маша скрывается.

Помощница подросла.

Б а р м и н. Одна?

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Сынок есть. Помладше. В ремесленное отдала. Там хоть немного, да каждый день хлеб дают. Пусть. Казна вырастит. Специальность даст. Лучше так издали заботиться, тужить, чем его голодные глаза видеть.

Б а р м и н. А муж?

П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Где все. Ушел на фронт, оттуда только бумажка вернулась. (Пауза.) Кабы знать, где его могила. Пешком бы туда сходила. Простилась бы. (После паузы.) А то в родительский день дождешься, когда все уже с погоста разойдутся, да над каким-нибудь чужим холмиком, будто над своим, поплачешь. (Пауза. Прислушивается.) Машина, однако, вернулась. (Уходит.)

Входит Щ е р б и н а. Он хромает. Вместо ноги — протез. В телогрейке, фуражке с черным околышем. Видимо, бывший танкист. Следом входит Д о р о х о в.