Виктор Лаврентьев - Человек и глобус

Солдат неохотно уходит.

Получше уложили шестьдесят второй слой.

Ц в е т к о в. Теперь должна пойти.

Б а р м и н. Обязана. Или всех нас надо повесить.

Ц в е т к о в. Я почти спокоен.

Б а р м и н. Ну, если теоретик спокоен, то дерзаю — позвоню Гришанкову. (Набирает номер.) Иван Афанасьевич? Да, я. Пристрелка закончилась. Да. Кажется, Некрасов или Минаев. «Осторожность, осторожность, господа». Приезжайте. (Кладет трубку.) Ему больше всех достается.

Идет к спуску. Навстречу медленно двигается Р а к и т с к и й.

Устроили своих зверушек?

Р а к и т с к и й (с трудом переводя дыхание) . Устроил. (Пауза.) Экая преисподняя! (Пауза.) Пока выберешься — приходят очень разумные мысли. За зверушками надо вести непрерывное наблюдение. Их нельзя оставлять одних. Надо наблюдать за ними на расстоянии через приборы, с момента начала облучения и до конца. (Пауза.) Дайте мне двух-трех изобретательных людей, мы кое-что придумаем, сообразим.

Б а р м и н. У меня есть на примете очень способные парнишки. Отличные мастера по приборам. Робинзоны.

Р а к и т с к и й. Вот именно. Такие и нужны. Из обломков старья мастерить новое. Придется закладывать основу для дистанционного наблюдения за организмами. В любой среде. Я еще вернусь. Вас попрошу — не увлекайтесь. Должен возникнуть серьезный фон. Очень опасный. Ну-с, помните, что дураков и в алтаре бьют. (Уходит.)

Снизу идут один за другим н е с к о л ь к о р а б о ч и х, у которых на лице белеют только зубы и белки глаз. Среди них Ч е р д а н ц е в, такой же усталый и грязный.

Б а р м и н (рабочим, пересчитывая их) . Передохните, товарищи, но отмываться не спешите.

Р а б о ч и й. А вдруг пойдет?

Б а р м и н. А вдруг не пойдет?

Р а б о ч и й. Ясно. Долгий перекур.

Б а р м и н. Все?

Р а б о ч и й. Все.

Рабочие уходят.

Ч е р д а н ц е в. Суммарно: графита четыреста пятьдесят тонн, урана — сорок пять.

Б а р м и н. Пронеси, господи!

Ч е р д а н ц е в. Все наверху, кроме несчастных собак и кроликов. Верные друзья человека.

Б а р м и н. Герой севастопольской обороны расчувствовался.

Ч е р д а н ц е в. Морды у них такие симпатичные… Понимающие глаза. Я ведь уходил последним. Попрощался.

Б а р м и н. По местам. Начнем.

Цветков и Черданцев возле приборов. Бармин присел к микрофону.

Слушайте. Всем занять свои места. Доступ закрыт. Повторяю — доступ закрыт. (Отодвинул микрофон.) Алексей Иванович, поднимайте аварийную.

Ч е р д а н ц е в. Есть. Аварийные подняты.

Б а р м и н. Время?

Ч е р д а н ц е в. Двадцать три часа тридцать одна минута.

Б а р м и н (подходит к лебедке) . Помянем сэра Черчилля и его ласковую, миролюбивую речь в Фултоне. (Берется за рукоятку и медленно начинает ее вращать.)

Ц в е т к о в. «Зайчик» пошел. В темпе танго. Бразильского.

В репродукторе раздался тихий щелчок, и на пульте слабо мигнула неоновая лампочка.

Б а р м и н. Сколько?

Ц в е т к о в. Двадцать миллиметров.

Б а р м и н. Добавлю. Следите. (Медленно, едва заметно нажимает на рукоятку.)

В репродукторе раздается более сильный щелчок, сильнее вспыхивают лампочки.

Б а р м и н. Картина повторяется.

Ц в е т к о в. Сорок миллиметров.

Щелчок сильнее, сильнее — вспышка.

Б а р м и н. Картина повторяется.

Щелчки усиливаются и учащаются. Учащаются и усиливаются вспышки лампы.

Ц в е т к о в. «Зайчик» вступает в фазу веселого оживления. «Яблочко», или, скорее, гопак.

Ч е р д а н ц е в. Пятьдесят миллиметров.

Б а р м и н. Картина повторяется.

Щелчки напоминают автоматную стрельбу. И вдруг раздается необычный гулкий и громкий звук. Он действует на присутствующих, как удар грома. Все замирают, не обращая внимания на привычную трескотню. Бармин осторожно закрепляет положение рычага, опускает руку. Напряженное ожидание. И снова точно короткий удар грома. Волнуясь, Бармин достает сигарету, закуривает.

Картина меняется.

Курит. И снова удар.

Картина меняется.

Ч е р д а н ц е в. Пошла!

Ц в е т к о в. Пошла!

Б а р м и н (медленно подходит к пульту, бросает сигарету) . Земля?

Ч е р д а н ц е в. Земля, капитан.

Снова удар.

Б а р м и н. Пошла… Реакция идет… Товарищи!.. Терпение.

Ц в е т к о в. Все ужасно просто. Начинаются серые будни. Совершенно не хочется смотреть на приборы.

Б а р м и н. Лицемеры… Снобы… Первые киловатты энергии!

Снова удар.

Ч е р д а н ц е в (сквозь слезы) . Как пьяный барабанщик в оркестре.

Б а р м и н. Насладились. Объедаться нельзя, Алеша, спускайте аварийные.

Ч е р д а н ц е в. Есть.

Б а р м и н (подходит к лебедке) . Опускаю рабочий. (Медленно двигает рычаг в обратном направлении.) Итак, атом в наших руках.

Замедляются, затихают щелчки, слабее мигает лампа.

Ура, черти! (Обнимает по очереди Цветкова, Черданцева.) Чумазые мои!.. Волшебники!.. Вот и все. Вот и все.

Учиняется невообразимая пляска.

Ч е р д а н ц е в. Интересно, что в конце концов Саваофа ухватили за бороду не руки ученого, а рабочего.

Б а р м и н. Алеша, вы произнесли верную историческую фразу. Но на кого вы все похожи! Я так же устряпался?

Ц в е т к о в. История умолчит. Вас опишут в белоснежной сорочке, в замшевых перчатках.

Ч е р д а н ц е в. Я мысленно наблюдал за незримо присутствующими здесь Нильсом Бором, Энрико Ферми. Вы их не заметили? Хотя они явились во фраках, у них был несколько растерянный вид. Я бы даже сказал — сконфуженно-виноватый.

Ц в е т к о в. Ну их всех к черту! Всемирное содружество ученых! Миф.

Б а р м и н. Мы еще сядем с ними за круглый стол. Помяните меня. (Берет микрофон.) Внимание! Все свободны. Отдыхайте, друзья. (Ко всем.) Теперь бы в баньку, на полок, да веничек…

Вбегает З у е в, в шапке, в бекеше.

З у е в. Георгий Петрович!.. (Обнимает.) С победой!

Б а р м и н. Богдан Артемьевич, ну что вы, что вы…

З у е в (не стыдясь своих слез) . Не мог, не мог… Мерз-мерз и дождался. В конце концов, эту коробку я делал или нет? Юрий Семенович, позвольте обнять вас. (Обнимает.) Опять станете напоминать про генерала.

Ц в е т к о в. Я сегодня добрый, ручной.

Входит Г р и ш а н к о в.

Г р и ш а н к о в. Смотрю — глазам не верю: на улице, на морозе скачут бесхвостые черти. Какой отличный графит. Чистейший углерод.

Б а р м и н. Приближаться не рекомендую.

Г р и ш а н к о в. Я прежде всего чиновник. Этот шабаш…

Б а р м и н. Реактор заработал.

Г р и ш а н к о в. Двадцать пятого декабря сорок шестого года. Прямо в сочельник. (Пауза.) Насколько я понимаю в арифметике, в Москве вам, кажется, больше делать нечего.

Б а р м и н. Неужели не заработали небольшой отдых?

Г р и ш а н к о в. Два-три дня. Спасибо, товарищи.