Исидор Шток - Драмы

Л а п ш и н. В женском платье?

К л е н о в. Конечно!

Е в д о к и я. Какой срам!

К л е н о в (Лапшину) . Деньги отыграли?

Л а п ш и н. Какое!

К л е н о в. Угораздило же вас играть в преферанс на профсоюзные взносы.

Л а п ш и н. Думал, выиграю.

Е в д о к и я. Ой, грех! Сколько же вы проиграли, Петр Миронович?

Л а п ш и н (небрежно) . Немного. Двенадцать тысяч двести десять.

Е в д о к и я. Казенные?!

К л е н о в. Не свои же! Придется бежать вам в Среднюю Азию. Евдокия, чемодан! (Доверительно.) Понимаете теперь?

Е в д о к и я (совсем сбитая с толку) . Пони…

К л е н о в. Я бы вам дал! Но ведь я блюминг купил.

Е в д о к и я. Это еще что?

К л е н о в. Рельсы прокатывать. Очень выгодно. Доходнее, чем с парашютом прыгать. Вам то шесть тысяч за прыжок платят?

Л а п ш и н. Какое! По четыре пятьсот!

К л е н о в. Бороду-то обрить пришлось?

Л а п ш и н. Парикмахер накладную сделал.

К л е н о в. Чем приклеиваете?

Л а п ш и н. Горячим хлебом.

Е в д о к и я (перестает верить) . Ох, да ведь это вы нарочно!

К л е н о в. Дерните. Увидите — отвалится.

Евдокия Семеновна несмело протягивает руку к бороде Лапшина.

Л а п ш и н. Ну-ну!

И сразу оба начинают хохотать. Кленов — веселым, мальчишеским смехом, взахлеб. Лапшин — прохрюкивая и утирая слезы большим платком. Кленов включает радио. Там играют стаккато трех лебедей из балета «Лебединое озеро». Моментально Кленов и Лапшин, обнявшись, начинают исполнять на пуантах танец. А в это время Евдокия Семеновна разражается гневной тирадой.

Е в д о к и я. Ну и что хорошего? Охальники! Нет, вы скажите, что тут хорошего? Двадцать пять лет — как встретятся, так и начинают охальничать. У, дикобразы! (Забирает чемодан и, плюясь, уходит.)

Тут Кленов и Лапшин, изнемогая от смеха, бросаются в кресла. Хлопнула дверь за Евдокией Семеновной.

Л а п ш и н (вытирая слезы) . Санкта симплицитас!

К л е н о в (высмеявшись) . Нехорошо, ваше преосвященство.

Л а п ш и н (удовлетворенно садится на диван) . Нет, неплохо. Веселье способствует долголетию.

К л е н о в. А вы решили всех пережить?

Л а п ш и н. Всех, к сожалению, не удастся. Наиболее глупых.

К л е н о в. А говорят, дураки долго живут.

Л а п ш и н. Не всегда. Я, например, знаю одного дурака, который хочет прожить как можно меньше.

К л е н о в. Разве?

Л а п ш и н. Вот, например, позавчера одному дураку стало вдруг дурно в редакции и был вызван доктор Вассерман. А вчера в поликлинике был консилиум в составе Вассермана и Быкова.

К л е н о в. Превосходно! Вы, оказывается, не только доктор, но и факир! Недаром вас так тянет в цирк.

Л а п ш и н. Что было потом?

К л е н о в. Два колдуна и одна колдунья долго простукивали дурака, прослушивали, покачивали головами и вздыхали. Потом положили на диван.

Л а п ш и н. Дурак, конечно, думал, что его хотят казнить. Но, оказывается, это снимали электрокардиограмму. Записывали движение его темного сердца.

К л е н о в. Они долго писали. Все вместе со своим заключением вложили в конверт, велели переслать его в госпиталь, куда я должен завтра явиться и куда я не явлюсь, потому что буду здесь.

Л а п ш и н. Нет, умного человека никогда не назовут дураком.

К л е н о в. Послушайте! Когда они запечатали конверт, я незаметно украл его. И ушел. И вот он. (Вынимает из кармана конверт.) И привез его вам. Ибо, если есть на свете хоть один врач, которому я верю, — это, к сожалению, вы, ваше преосвященство.

Л а п ш и н. Вы еще и жулик!

К л е н о в (показывая на конверт) . Вскроем?

Л а п ш и н. Никогда!

К л е н о в. А потом заклеим и подкинем обратно.

Л а п ш и н. У меня есть бритвочка.

К л е н о в. Лучше это делать карандашом. Сюда вставляется карандаш… Затем карандаш вращают.

Л а п ш и н. Дайте-ка!

К л е н о в. Э, нет!

Л а п ш и н. Дайте!

К л е н о в. Кто из нас больной?

Л а п ш и н. А кто из нас врач?

К л е н о в. А чье кружение сердца тут снято?

Л а п ш и н. Вы будете сидеть смирно и ждать, пока я прочту. (Вынимает бумагу, надевает вторую пару очков, рассматривает.)

К л е н о в. Я скажу, что это вы научили. И дали бритвочку и карандаш.

Л а п ш и н (лицо у него становится сразу серьезным, профессионально озабоченным. Кленов наблюдает за ним) . Перестаньте шуметь, попугаи. (Снимает очки, прячет в конверт бумагу, вынимает часы, берет за руку Кленова, слушает пульс.) Минутку…

В комнате становится тихо, так тихо, что слышны удары часов на камине. У Лапшина и Кленова серьезные, напряженные лица. Паузу прерывает резкий шум самолета, идущего на посадку.

(Прячет часы.) Вы завтра поедете в город, явитесь в комиссию и отдадите этот конверт.

К л е н о в. Завтра я буду здесь.

Л а п ш и н. Завтра вы будете там. Слушайте, Ярослав, вам под пятьдесят.

К л е н о в. Сорок девять.

Л а п ш и н. Под пятьдесят.

К л е н о в. Сорок девять!

Л а п ш и н. Хорошо. Сорок девять. Под пятьдесят. В таком возрасте не рекомендуется шутить со старой дамой с косой на плече; она не понимает шуток. Завтра вы отдадите этот конверт по назначению, затем поедете в санаторий. На два-три месяца. Сколько понадобится. Я понятно говорю? Завтра.

К л е н о в. Послезавтра.

Л а п ш и н. Завтра.

К л е н о в. Я поеду в город послезавтра.

Л а п ш и н. Хорошо. При одном условии. За это время никаких лыж. Ни одной капли вина. (Строго и внушительно.) И ни одной папиросы.

К л е н о в. Это уже не одно, а три условия. Черт с вами! (Вынимает из кармана коробку папирос и забрасывает ее на самый верх книжной полки.) Я и сам собирался.

Л а п ш и н. Вы знаете латынь?

К л е н о в. Плохо.

Л а п ш и н. Нигиль нимес. Ничего слишком. Или никаких крайностей. Или ничего очень. Никаких чрезмерностей. Вы меня поняли?

К л е н о в. Смекаю.

Л а п ш и н. Это называется в медицине метод Фолье. Дайте мне листок бумаги и вечное перо. Смотрите, я пишу: «Нигиль нимес». Вы кладете эту записку в верхний боковой карман. Если вы почувствуете, что начинаете горячиться, вам хочется закурить, или выпить стакан вина, или кому-нибудь дать в морду, вы вспоминаете про эту записку, лезете в боковой карман, смотрите на нее пятнадцать секунд и кладете обратно. Только при этом условии я разрешаю вам остаться здесь еще на сутки.

К л е н о в. Ладно. Только…

Л а п ш и н. Что — только?

К л е н о в. Я должен дописать статью. Вечером за ней пришлют из редакции. Она почти готова. Там немного еще работы. Но я не могу не закончить ее. Даже если и вы, и Быков, и Вассерман, и Фолье мне запретите, я все равно…

Л а п ш и н. Черт с вами, заканчивайте. В этом пункте с вами спорить бесполезно. Зато послезавтра я сам отвезу вас в Москву и сдам с рук на руки Вассерману.

К л е н о в (видит, что в дверях стоит Евдокия Семеновна, слышавшая последние фразы разговора с Лапшиным) . Вы что тут делаете?