Исидор Шток - Драмы

З у б к о в с к и й. Ну, это мы вам поможем. Вот вам адресок в Москве. Мой представитель Евгений Захарович и билет вам достанет и отправит. Вот записка… (Пишет. Отдает ей записку, отводит в сторону.) Шура, скажите откровенно, деньги у вас есть на дорогу?

Ш у р а. Есть, есть, конечно…

З у б к о в с к и й. А то не стесняйтесь. Там отдадите.

Ш у р а. Нет-нет, спасибо.

Е в д о к и я. Да хоть второе съешь.

Ш у р а. Я сыта… Ну, до свидания всем! (Берет на камине игрушки.) Благодарю за гостеприимство… (Кланяется.)

К л е н о в. Я провожу вас.

Шура за руку прощается со всеми.

Е в д о к и я. Пирожков, пирожков на дорогу…

Шура, Кленов и Евдокия Семеновна уходят.

З у б к о в с к и й. Какое святое отношение к стройке! (Лене.) Учись, тебе пригодится.

Л е н я. Сейчас я скажу. Сейчас я все скажу!

Евдокия Семеновна и Кленов возвращаются.

Е в д о к и я. Будем продолжать обед.

З у б к о в с к и й. Вот ведь плохо, когда всех своих людей как следует не знаешь! Наговорили мне о ней… Так давайте выпьем за внимание к каждому человеку, к его нуждам, к его стремлениям и мечтам.

Звонит телефон.

Е в д о к и я. Ах ты, боже, пообедать не дают! Алло!. А кто его просит?

К л е н о в. Кто это?

Е в д о к и я. Его нету… Нету и не будет. А вы потом позвоните…

К л е н о в (по смущенному тону Евдокии Семеновны понимает, что звонок этот важный; берет у, нее трубку) . Дайте-ка! Кто вам нужен?.. Да, я Кленов… Здравствуйте, Владимир Федорович… Нет, не знал. (Слушает.) Хорошо, завтра утром я буду у вас… Да, вы правы. До свидания. (Кладет трубку.) Это директор школы. Оказывается, он уже звонил… Ну что ж, будем продолжать обед? (Отворачивается от Лени.)

Л е н я. Что он тебе сказал?

К л е н о в. То, что ты знаешь, и то, чего не знал я… Оказывается, Владимир Федорович еще неделю тому назад просил меня приехать в школу. Почему ты мне не передал?

Л е н я. Я тебя не видел. Когда я уходил, ты еще спал. А когда ты приходил, я уже спал.

К л е н о в. Только поэтому?

Л е н я. Я хотел сегодня, перед обедом… Но ты опять был занят. Тогда я решил после обеда.

З у б к о в с к и й. Вы можете говорить при нас. Мы в конце концов свои люди! Разрешите закурить?

Л е н я (берет папиросу из портсигара Зубковского) . Позвольте. (Кленову.) Тебе нет никакого смысла ходить к Владимиру Федоровичу. Я ушел из школы навсегда. И никогда туда не вернусь.

Е в д о к и я. Кушайте же!..

Л е н я. Садись, папа. Кто знает, может быть, мы последний раз обедаем вместе.

К л е н о в (спокойно) . Ты уезжаешь?

Л е н я. Уезжаю.

К л е н о в. Куда?

Л е н я. На Урал. С Григорием Васильевичем. Он берет меня к себе на стройку. Надеюсь, ты ничего против этого не имеешь? Ведь ты сам всегда писал, что труд в нашей стране — это почет. Вот я и попробую своим трудом в жизнь войти. А Григорий Васильевич мне поможет.

К л е н о в (взглянув на Зубковского) . Вместе значит?

Л е н я. Я упросил взять меня.

К л е н о в. Да он, может, сам туда не вернется.

Л е н я. Почему не вернется. (Смотрит на Зубковского.)

З у б к о в с к и й (разводя руками) . Все может быть, сынок.

Л е н я (Кленову) . Ты, что ли, ему помешаешь? Из-за меня?

Е в д о к и я. Сейчас обед. И я запрещаю о делах говорить. Отобедаем, одни останемся, тогда уж…

К л е н о в. Подождите, Евдокия Семеновна. (Лене.) Что же случилось с тобой, почему ты решил уйти из школы?

Л е н я. Я вырос.

К л е н о в. Что-то не видно.

Л е н я. Не смей унижать меня при гостях. Мой путь — это мой, и ничей больше. Никто его вместо меня не пройдет. Я вырос. Тут никто не виноват.

К л е н о в. Нет, виноват я. Слишком доверял тебе.

Е в д о к и я. Да ведь он же взрослый человек. Вот и папиросы курит и мнения свои имеет. Как ему не доверять!

К л е н о в. Я тоже думал, что он взрослый. И был не прав.

Л е н я. Почему?

К л е н о в. Не оправдал ты доверия.

Л е н я. Мало думаете о нас, взрослых детях. За большими делами забываете малые. Прозевал ты меня.

К л е н о в. Ну хорошо, ты не считаешь меня своим товарищем. Это твое дело. Но ведь я отец тебе!

Л е н я. Ты в этом уверен?

К л е н о в. В чем?

Л е н я. В том, что ты мне отец?

Пауза.

Е в д о к и я (в смятении бросается к Лене) . Ну что ты такое плетешь, Ленечка?!

Л е н я (Кленову) . Почему же ты молчишь? Ну, скажи, что это неправда, что люди наврали, что другого отца у меня не было?! Значит, правда… Значит, об этом знали все. Все, кроме меня. Об этом чирикали воробьи на улицах. Вот эти попугаи в клетке тоже знали… А я…

К л е н о в. Я хотел завтра…

Л е н я. В день моего совершеннолетия? А почему не в день Первого Мая? Или в день Советской Армии? Или в день Восьмого марта?

З у б к о в с к и й. Ты не прав, Леня…

Л е н я. Почему ты от меня это скрывал? Как ты смел скрывать от меня то, что касается меня больше, чем всех людей на свете?! Не думай, пожалуйста, что я давно уж об этом не догадывался! Еще мальчишкой я слышал, как ребята у нас на дворе говорили, что я не родной вам. Я им не поверил. В школе я подрался с одним парнем, и он крикнул мне, что я подкидыш. Почему ты мне раньше этого не сказал? Как ты смел скрывать? Чего ты боялся? Того, что я по-другому начну относиться к тебе? Что тут страшного? Ну, родной, ну, не родной… Как будто в этом дело. А ты подумал, что со мной будет, когда я случайно все узнаю? Нет, не подумал. Потому что ты вообще мало думаешь обо мне. Ты обо всех думаешь, только не обо мне. Ты даже не знаешь, какой я есть. Тебе все равно. Тебе и сейчас все равно. Небось, если бы я тебе был родным, ты бы не так спокойно слушал меня и смотрел, как я кричу и не могу остановиться…

Е в д о к и я. Ты несправедливый, ты — черт…

Л е н я. В семью ангелов черт затесался. Тогда надо изгнать черта! Вон! На улицу! Там ему место!

З у б к о в с к и й (строго) . Леня! Ярослав и Евдокия Семеновна — мои друзья, и я требую, чтобы в моем присутствии с ними не говорили подобным тоном.

Л е н я. Вы же сами учили меня, что нужно проявить характер.

З у б к о в с к и й (возмущен) . В благородных поступках, а не в глупостях.

Е в д о к и я. А теперь пойдем, Лешенька, в комнату… Отдохнешь…

Л е н я. Отстань. (Бросает деньги Евдокии Семеновне.) На вот тебе твои пятьсот рублей! Без них доеду. (Кленову.) Что же ты не гонишь меня из своего дома? Я ведь тебе столько неприятностей принес… Не жалеешь, что потратил восемнадцать лет на выродка? Может быть, это все недоразумение — тогда скажи.

К л е н о в. Нет. Это правда. Я откладывал этот разговор из месяца в месяц, из года в год. Я был не прав. Но я не думал, что он будет таким, как сейчас. Садись, Леонид. Слушай… В тридцать первом году я должен был выехать на Кубань, писать про колхозы. Приехал ночью в станицу Юрьевскую. Остановился у председателя Совета Бережнова, моего старого знакомого, с которым переписывался несколько лет. В ту же ночь его и жену зарезали кулаки. В колыбели лежал шестимесячный мальчишка. Родных у Бережнова не было. Я забрал мальчика с собой. У меня был рыжий чемодан, тот самый, где Евдокия держит теперь картошку. Я выбросил оттуда свои вещи и положил Леню. И привез его в Москву.