Исидор Шток - Драмы

Е в д о к и я С е м е н о в н а. Ишь развоевался!

Л а п ш и н. Это и есть метод доктора Лапшина. Метод Фолье для данного пациента не подходит!

Евдокия Семеновна, Шура и Валя уходят. Слышно, как открывается входная дверь, негромкие голоса гостей, голос Евдокии Семеновны: «Не взыщите, я вас через террасу наверх проведу».

П а р о к о н н ы й. Строго вы с ним, доктор, расправляетесь. (Раздевается в сенях.)

З у б к о в с к и й. Павел! Зачем тебя министр вызывает?

П а р о к о н н ы й. На другую стройку переводят.

З у б к о в с к и й. На какую?

П а р о к о н н ы й. Сам знаешь, Гриша.

З у б к о в с к и й. На мою?

П а р о к о н н ы й (разводит руками) . Да.

З у б к о в с к и й. Вместо меня?

П а р о к о н н ы й Похоже на то. Ты куда, Григорий?

З у б к о в с к и й (надевает в рукава шубу) . Дай мне твою машину до города доехать.

П а р о к о н н ы й. Погоди немного, Ярослав проснется, тогда вместе поедем. Поднимемся к гостям наверх?

З у б к о в с к и й. Нет. Я по морозу пройдусь, на улице тебя подожду. Не хочу я видеть сейчас никого. (Уходит.)

П а р о к о н н ы й. Понимаю… (Смотрит на Лапшина и Леню.) Разные бывают болезни на свете, товарищ доктор.

Л а п ш и н. Свежий воздух полезен при всех болезнях. (Лене.) А ты останься здесь, у телефона. И если будут звонить из редакции, или из зоопарка, или из типографии, говори — ему хорошо, через несколько дней будет совсем здоров!

П а р о к о н н ы й (поднимается вверх по лестнице и встречается с Евдокией Семеновной) . Как там гости?

Е в д о к и я. Как у себя дома. Опять придется для них яичницу жарить. (Лапшину.) А еще доктор!

Л а п ш и н (Пароконному) . К проруби купаться пойдем?

П а р о к о н н ы й. Можно!

Е в д о к и я. Как это купаться? Зимой?

Л а п ш и н. Прорубь только зимой и бывает.

Е в д о к и я. В такой мороз?

П а р о к о н н ы й. А я каждый день купаюсь в проруби. По рецепту доктора Лапшина. Теперь медицина далеко шагнула.

Л а п ш и н. Утром надо будет Ярослава Николаевича захватить.

П а р о к о н н ы й. Новый способ лечения.

Е в д о к и я. Ну уж, нет! Сами идите, если нравится. Голые?

П а р о к о н н ы й. В скафандрах.

Е в д о к и я. В каких таких скафандрах?

Л а п ш и н. Водолазных.

П а р о к о н н ы й. Керосин брать?

Л а п ш и н. Обязательно. Два корыта. Зажечь и прямо из проруби в горящий керосин. А потом в снег и на лыжи!

Л е н я. Лыжи я сломал.

Л а п ш и н. Придется на санках. Приготовьте, пожалуйста, мохнатые простыни. Двенадцать штук. На четверых.

Е в д о к и я. Да где я вам возьму?

Лапшин и Пароконный хохочут.

О безобразники! И ты, Паша! Я думала, что хоть один серьезный человек в этом доме появился. А ты тоже вроде этого! (Показывает на Лапшина, который утирает слезы платком.) Дикобразы! Опять меня сводить с ума начали!

П а р о к о н н ы й. Тихо! (Обнимает Евдокию Семеновну и вместе с ней уходит.)

Л а п ш и н. Санкта симплицитас! (Лене.) Отвечай, для чего в домах двери?

Л е н я. Чтобы младшие открывали старшим.

Л а п ш и н. Двойка! Чтобы в дом хорошие люди приходили. А замки?

Л е н я. От воров.

Л а п ш и н. Пять! Сиди здесь, сторожи двери. (Уходит.)

Леня один. Он подбрасывает дрова в камин. Садится на стул, закрывает глаза. Наверху тихая музыка и гул голосов. Леня дремлет. Дверь в маленькую комнату приоткрывается, и выходит в халате и ночных туфлях К л е н о в. Он щурится от яркого света и прислушивается к музыке. Осматривает комнату и улыбается. Садится в кресло напротив Леонида и, наслаждаясь музыкой, ярким светом, потрескиванием дров в камине, неподвижно сидит, вытянув ноги и положив их на каминную решетку. Звонит телефон. Кленов и разбуженный Леня одновременно хватают трубку.

Л е н я. Ты проснулся, папа?

К л е н о в. Тсс… А то этот старый отвратительный педант загонит меня опять на диван, в темноту. Возьми трубку.

Л е н я. Да… Его сын… Ему лучше… Спасибо, передам. (Кладет трубку.) Из редакции.

К л е н о в. Ты почему не в постели? Тебе утром в школу.

Л е н я. Завтра воскресенье.

К л е н о в. Я и забыл… Уроки на понедельник приготовил?

Л е н я. Завтра приготовлю… Я сейчас заснул… И какой мне сон приснился!.. Будто я…

К л е н о в. Не стоит вспоминать дурные сны, сынок… Ну чего ты плачешь? Как маленький…

Л е н я. Я и есть маленький… Прости меня… Мне так стыдно, отец!

К л е н о в. Перестань. (Подходит к календарю. Отрывает листок.) Двадцать девятое января. Видишь, написано: «День рождения Леньки». День твоего совершеннолетия. (Прислушивается.) Что это там за шум наверху?

Л е н я. Пароконный приехал. И еще какие-то твои друзья.

К л е н о в. Почему же их ко мне сюда не привели?

Л е н я. Доктор не велел.

К л е н о в. Косный народ эти медики! Поднимись наверх. И тихонечко помани сюда Пароконного. У него, наверно, есть дело ко мне срочное… Смотри, чтоб никто не заметил.

Л е н я. Не больше пяти минут?

К л е н о в. Нет, нет, не больше. Ступай, сынок.

Леня уходит наверх. Кленов прислушивается к голосам наверху. Сверху сходит П а р о к о н н ы й. Молча они целуются. Садятся друг против друга.

П а р о к о н н ы й. Ну что, симулируешь?

К л е н о в. Симулирую.

П а р о к о н н ы й. Нет, врешь, болеешь. Дела… Тихо! О делах я с тобой не говорю — запрет.

К л е н о в. А я и не интересуюсь.

П а р о к о н н ы й. А я и молчу.

К л е н о в. Когда вылетаешь?

П а р о к о н н ы й. На Ангару? Самолет в шесть пятнадцать утра. Вот билет. (Показывает.) Москва — Иркутск. А там уж дорога ясна. Но ведь мы о делах не говорим?

К л е н о в. Не говорим.

П а р о к о н н ы й. Так вот, билет пропадает. Я не лечу. Вызвал меня министр, предлагает взять стройку на Урале.

К л е н о в: Вместо Зубковского?

П а р о к о н н ы й. А ты будто не знаешь?

К л е н о в. Откуда мне знать, больному, темному!..

П а р о к о н н ы й. И я тебе не говорю. Тихо! О делах не разговариваем, понял?

К л е н о в. Понял!

П а р о к о н н ы й. Помнишь, в тридцатом году еще мечтали мы, как построим на Ангаре электростанцию в пятнадцать раз больше Днепрогэса. Как повернем реку, сделаем судоходным путь от Байкала до Енисея — всю Сибирь электричеством зальем. А теперь оно реальностью становится. Ведь мы не о делах говорим? А? Так, географией занимаемся. Прогремит через несколько лет Ангара на весь мир. Послезавтра в Кузьмихинском логу вынем первый кубометр земли на Иркутском каскаде. Гадали мы там, как бы ты туда к нам приехал! Сейчас-то писать об этом рано еще, время не пришло… а потом пригодится, еще как пригодится! Ведь это же история! А теперь выходит, что не придется мне быть там. Дела! Да ведь мы о делах не говорим? Нет. О том, о сем… Картины природы… Ангара эта мне по ночам снится. Вода прозрачная, на десять метров в глубину видно. Брось гривенник на дно — видать! А средний участок Ангары на триста километров протянулся. Увидишь пять крупных порогов: Подкаменный, Пьяный, Падунский, Долгий, Шаманский. Раньше непроходимы они были. А перегородим реку плотинами — затонут они навсегда! Течет она, как царица, между скал, лесов… Откроется сквозной водный путь от границ Монголии прямо в Ледовитый океан. Вон какие дела большевики придумали! Тихо! С тобой нельзя о делах говорить. Хворый ты…