Роберт Макки - Диалог: Искусство слова для писателей, сценаристов и драматургов

В эпизодах «Студии 30» мы видим атрибуты роскошной жизни состоятельного класса — яхты и тому подобное. С другой стороны, хорошие вина перестали быть привилегией одних лишь богатых; учителя разбираются в них, как заправские сомелье, что отлично обыграно в кинематографической трагикомедии «На обочине». Чтобы написать каждую сцену, автор входил в своего героя и смотрел на мир его глазами. После этого он находил некий культурный символ, благодаря которому проводил аналогию между жизнью героя и произведением искусства, в том числе и кулинарного. И опять для создания диалога используется нечто третье.

Призадумайтесь: как, собственно, люди выражают себя при помощи слов? Как они объясняют, о чем думают, что чувствуют, говорят то, что нужно сказать, а самое главное, делают то, что нужно делать? Ответ: они пользуются отрывками, кусочками всего, что знают. А что они знают в первую очередь? Культуру. Приобретенная через формальное образование или подхваченная в уличной среде, культура остается главным источником наших знаний. Ко всему этому мы добавляем образы, которые произрастают из знакомства героя с природой, городскими пейзажами, тем, что он видит у себя на работе, религиозными обрядами. Плюс образы из снов, фантазий о будущем, всей совокупности дневных и ночных размышлений, которые вбирают в себя это знакомое. Данный опыт представляет собой сокровищницу, из которой диалог героев возникает сам собой.

Следующие четыре примера иллюстрируют эти принципы.

Ситуация такова: сенатор А обладает властью и известностью. Завистливый сенатор Б желает объединиться с уважаемым сенатором В против сенатора А . И вот сенатор Б отводит сенатора в сторону и начинает его обрабатывать:

СЕНАТОР Б . Сенатора А так хорошо знают, у него такая сила, что мы по сравнению с ним — никто и ничто.

Сенатор Б говорит об очевидном, но язык его пассивен и невнятен. Его речь вряд ли могла быть менее убедительной, менее блеклой, менее интересной. Его сравнение могло бы взбесить сенатора В , но в словах сенатора Б нет ни грана воображения, которое дало бы им жизнь; никакого подтекста, который придал бы им глубины. Жалуется он настолько нудно, что сенатор В может этого просто не заметить.

А вот как величайший в истории мастер диалога передал этот момент в трагедии «Юлий Цезарь» (акт 1, сцена 2):

КАССИЙ (Бруту).

Он, человек, шагнул над тесным миром,

Возвысясь, как Колосс; а мы, людишки,

Снуем у ног его и смотрим — где бы

Найти себе бесславную могилу [46] Перевод М. Зенкевича. — Прим. пер. .

Кассий у Шекспира здесь очень сильно преувеличивает, и, безусловно, так поступает всякий, кто хочет вложить свое мнение в голову другого человека. Для этого прибегают к риторическим техникам искажения, преувеличения и манипуляции.

Колосс считался одним из семи чудес античного мира. Бронзовый бог солнца Гелиос высотой больше ста футов, изображенный в полный рост, держал в руках факел, между его широко расставленными ногами в гавань Родоса проплывали корабли. Кассий сравнивает Цезаря с грандиозным, воображаемым Колоссом, одна нога которого стоит в Испании, другая — в Сирии, то есть ему подвластно все Средиземноморье.

Но обратите внимание: Шекспир вкладывает в уста Кассия выражение «тесный мир». По идее, первое, что должно прийти в голову, — «широкий мир». Почему же он все-таки тесный?

Потому что Шекспир (как я подозреваю) писал изнутри героя. Он «проник» в разум Кассия, поэтому мог рассуждать с его субъективной точки зрения. А значит, мог видеть мир таким, каким он виделся Кассию, и писать диалог именно для воображаемого глаза: «тесный мир».

Как и у всех римских сенаторов, у Кассия и Брута на столах лежали подробные карты империи. Каждую неделю к ним приходили доклады из всех ее уголков. Эти два человека точно знали широту мира: он есть везде, где есть Рим. Человеку простому мир может казаться широким, но для этих искушенных политиков он узок. Настолько мал, что всего один человек — амбициозный Цезарь — может его захватить и управлять им единолично.

Погружаясь в своих героев, Шекспир наверняка представлял себе и даже изучал их детство, потому что в их образовании черпал вдохновение, когда создавал уникальный диалог своей пьесы.

Дети в аристократических семьях Рима получали превосходную ораторскую подготовку как будущие политики и упражнялись в декламации, убеждении, риторике. Главное правило публичных выступлений было: «Думай как мудрец, но говори как простой человек». Другими словами — говори обычным, односложным языком улиц.

В связи с этим обратим внимание, что из 18 слов, произнесенных Кассием, этому правилу соответствуют почти все.

Шекспиру было известно, что опытные ораторы сводят вместе простые слова для создания эффекта непринужденной, безыскусной, искренней легкости, одновременно демонстрируя свое словесное мастерство. Ведь приятный для слуха, естественный ритм простых слов требует немалого навыка. Кассий ведь очень умен. Вообще-то все герои пьесы знают секрет обращения с простыми словами. Стиль диалога в «Юлии Цезаре» почти везде прост, причем в некоторых местах текста количество односложных слов достигает 30 подряд [47] Mark Van Doren, Shakespeare (New York: Doubleday, 1965). — Прим. авт. .

Более того, Кассий и Брут, сенаторы-патриции, исполнены гордости за свое аристократическое происхождение. Сама мысль о себе как о «людишках», которые могут «сновать» в поисках «бесславной могилы», возмущает благородного Брута. Именно этими образами, острыми, как иглы, Кассий и склоняет его к убийству Цезаря.

Если мы обратим внимание на модальность диалога, то увидим: поскольку Кассий прямолинейный, жесткий человек, осуществляющий замысел, он оперирует прямыми глаголами действия: «сновать», «смотреть», «найти». Он не сопровождает их никакой модальностью. А если бы он так сделал, получилось бы что-то вроде:

КАССИЙ. Мне представляется, что, так как могущественный Цезарь, точно гигантский Колосс, поставил под свою пяту весь узкий мир, мы, ничтожные людишки, должны осторожно обходить его огромные ноги и осматриваться кругом — может быть, если нам очень сильно повезет, где-нибудь, когда-нибудь мы сумеем найти для себя бесславные могилы.

Такой Кассий, каким я его только что переписал, становится слабым и нервным. Он поглощен тем, что возможно, а что невозможно, что разрешено, а что не разрешено, и уснащает свою речь словами типа «представляется», «может быть», «где-нибудь», «когда-нибудь» и прочими дополнительными оборотами.

И наконец, не забудем о подспудных желаниях, терзающих Кассия, и благородной сдержанности, определяющей его поведение. Ему известно, что Брут — человек по преимуществу частной жизни, немногословный, но наблюдательный. Оба выросли в элитном обществе, где у образованных людей не принято откровенничать друг с другом. Поэтому, чтобы писать так, как свойственно герою, Шекспир должен был бы тщательно продумать и прочувствовать, чего его герой не мог бы сказать. Так, например, утонченный Кассий не мог бы высказаться «в лоб»: