Артур Шницлер - Любовный хоровод [=Карусель]

Актриса. Так, хотела тебя подразнить.

Поэт. Почему это вдруг? Что я тебе сделал?

Актриса. Расхвастался очень.

Поэт. Да что ты?

Актриса. Все в театре так считают.

Поэт. Вот как.

Актриса. Но я им сказала: ему есть чем хвастать.

Поэт. А они что?

Актриса. Что они мне могут ответить? Я ведь ни с кем не разговариваю.

Поэт. Ах так.

Актриса. Им всем больше всего хотелось бы меня отравить. Но это им не удастся.

Поэт. Забудь их всех. Радуйся тому, что мы здесь, и скажи, что ты меня любишь.

Актриса. Тебе все еще нужны доказательства?

Поэт. Доказать это вообще невозможно.

Актриса. Великолепно! Чего же ты тогда хочешь?

Поэт. Скольким уже ты доказывала это подобным образом… и ты всех их любила?

Актриса. О нет. Любила я только одного.

Поэт (обнимая ее) . Радость…

Актриса. Фрица.

Поэт. Меня зовут Роберт. Кто же я для тебя, если ты теперь думаешь о Фрице?

Актриса. Ты — это каприз.

Поэт. Хорошо, что сказала.

Актриса. Тебе есть чем гордиться.

Поэт. Чем же тут гордиться?

Актриса. По-моему, у тебя появились все основания…

Поэт. Ах, этим.

Актриса. Да, этим, кузнечик ты мой зелененький. Как они там, кстати? Все стрекочут?

Поэт. Непрерывно. А ты не слышишь?

Актриса. Конечно, слышу. Но это лягушки, друг мой.

Поэт. Ты заблуждаешься, лягушки квакают.

Актриса. Вот они и квакают.

Поэт. Но это же не кваканье, это стрекотанье.

Актриса. Нет, упрямее тебя я еще никого не встречала. Поцелуй меня, лягушонок!

Поэт. Прошу тебя, не называй меня так. Это выбивает меня из колеи.

Актриса. Как же мне тебя называть?

Поэт. У меня ведь есть имя — Роберт.

Актриса. Ну, это как-то слишком глупо.

Поэт. Но я прошу тебя называть меня просто по имени.

Актриса. Хорошо, поцелуй меня, Роберт… О! (Целует его.) Ну, теперь ты доволен, лягушонок? Ха-ха-ха!

Поэт. Я закурю сигарету, ты позволишь?

Актриса. Дай и мне тоже.

Он берет с ночного столика сигаретницу, вынимает из нее две сигареты, прикуривает обе и одну передает ей.

Кстати, ты мне еще ни слова не сказал о моем выступлении вчера.

Поэт. О каком выступлении?

Актриса. То есть?

Поэт. Ах, да. Я не был вчера в театре.

Актриса. Изволишь шутить?

Поэт. Вовсе нет. После того как ты отказалась выступать позавчера, я решил, что ты не соберешься с силами и на следующий день — и отказался от удовольствия.

Актриса. Ты много потерял.

Поэт. Вот как.

Актриса. Это была сенсация. Люди аж побелели от восторга.

Поэт. Ты это хорошо разглядела?

Актриса. Бенно сказал: детка, ты играла, как богиня.

Поэт. Гм! Это на другой-то день после болезни.

Актриса. Да, я тяжко страдала. И знаешь отчего? От тоски по тебе.

Поэт. Раньше ты говорила, что хотела меня позлить и поэтому отказалась от выступления.

Актриса. Ах, что ты ведаешь о моей любви к тебе. Ты ведь всегда так холоден. А у меня уже случались ночи, когда меня мучил жар в сорок градусов!

Поэт. Многовато для каприза.

Актриса. И это ты называешь капризом? Да я умираю от любви к тебе! А ты называешь это капризом…

Поэт. А как же Фриц?..

Актриса. Фриц?.. Не говори мне об этом прохвосте!

Будуар актрисы, обставленный с большой роскошью. Уже двенадцать часов пополудни, но жалюзи еще опущены, на ночном столике горит свеча. Актриса еще возлежит на своей высоченной кровати. По одеялу раскиданы многочисленные газеты.

В форме ротмистра драгун входит Граф и останавливается в дверях.

Актриса. А, господин граф.

Граф. Госпожа ваша мама позволила мне, иначе бы я…

Актриса. Входите же, прошу.

Граф. Целую ручки. Пардон — когда входишь с улицы… Я пока что не вижу ни зги… Ах, вот вы где… Целую ручки.

Актриса. Садитесь, господин граф.

Граф. Госпожа ваша мама предупредила, что вам неможется… Надеюсь, ничего серьезного.

Актриса. Ничего серьезного? Да я чуть не умерла!

Граф. Боже мой, возможно ли?

Актриса. Во всяком случае это мило, граф, что вы дали себе труд…

Граф. Чуть не умерли! А еще вчера вечером вы играли, как богиня.

Актриса. Говорят, это был триумф.

Граф. Причем колоссальный!.. Все были потрясены. Обо мне уж и говорить нечего.

Актриса. Благодарю вас за прелестные цветы.

Граф. Что вы, не стоит благодарности.

Актриса (указывая глазами на большую корзину с цветами, стоящую на столике у окна). Они там стоят.

Граф. Вчера вас прямо закидали цветами и венками.

Актриса. Все это осталось в моей уборной. Только вашу корзину я привезла домой.

Граф (целуя ей руку) . Как это любезно с вашей стороны.

Неожиданно актриса берет его руку и целует ее.

Что вы, фройляйн.

Актриса. Не пугайтесь, граф, это ни к чему вас не обязывает.

Граф. Вы удивительное существо… загадочное, можно сказать.

Пауза.

Актриса. Фройляйн Биркен, верно, разгадывается легче.

Граф. Да, малышка Биркен не составляет проблемы, хотя… я ведь и знаком-то с нею слишком поверхностно.

Актриса. Ха!

Граф. Можете мне поверить. Но вот вы — проблема. О которой я давно уже грезил. И сколько наслаждения я упустил — ведь я видел вас вчера впервые.

Актриса. В самом деле?

Граф. Видите ли, фройляйн, театр — это так сложно для меня… Я привык обедать очень поздно… Так что пока выберешься в театр, все самое интересное уже позади. Не правда ли?

Актриса. Стало быть, теперь вам нужно раньше обедать.

Граф. Да, я уже думал об этом. Или не обедать вовсе. Ну что за удовольствие — эти вечные обеды…

Актриса. Да какие могут быть еще удовольствия у вас, юного старца?

Граф. Этим вопросом я и сам порой задаюсь! Но я вовсе не старец. Дело в чем-то другом.

Актриса. Вы полагаете?

Граф. Да. Лулу говорит, например, что я философ. Знаете ли, фройляйн, он находит, что я слишком много размышляю.

Актриса. Да… Размышлять — это такое несчастье.

Граф. У меня слишком много времени, вот я и размышляю. Видите ли, фройляйн, право, я надеялся, что, когда меня переведут в Вену, все изменится к лучшему. Все же здесь есть чем отвлечься, где развлечься. Но в сущности все осталось как было и там.